Ляйсан Утяшева: «Я позволила себе стать женщиной»

«Это не значит, что я в бесконечном поиске себя, — поясняет телезвезда. — Я просто позволяю себе меняться. Я очень разная. Муж смеется: «Я счастлив, потому что живу с огромным количеством женщин, и все они — Ляйсан Утяшева».

Муж Павел Воля — не только друг и коллега, но и деловой партнер. Он одним из первых поддержал идею супруги создать вместе с командой профессиональных танцовщиков необычное хореографическое шоу и исполнить в нем главную партию.

Накануне назначенной на 21 мая премьеры мистического театрально-танцевального перформанса мы встретились со знаменитой гимнасткой и телеведущей, чтобы узнать подробности и поговорить о том, без чего эта работа не могла состояться.

Psychologies: Ляйсан, вы уже танцевали в классической постановке «Болеро» в «Имперском русском балете» Гедиминаса Таранды, но в вашем шоу звучит электронная музыка Райана Оттера, и новейшие танцевальные стили для вас, как я понимаю, достаточно непривычны. Каковы ощущения?

Режиссеры-постановщики Гарик Рудник и Катя Решетникова предложили мне бунтарский, дерзкий сценарий шоу на основе современных уличных танцев с включением элементов стрип-пластики. Сначала было недоумение: как это я — я! — буду танцевать стрип-пластику? Я — и уличный хип-хоп? Танец в стиле Vogue? Откровенный дуэтный номер?

Вы почувствовали дискомфорт?

Нет, страсть. Страсть к новому всегда была в моей душе. Уйдя из гимнастики, я с нуля осваивала роли диктора, телеведущей, комментатора… Потом — роли жены и мамы. Сейчас дети меня немного отпустили: Роберт пошел в подготовительный класс, София — в садик, они захотели общаться с другими детьми, знакомиться с социумом. А у меня появился ресурс пробовать что-то новое.

Почему вас привлекла именно эта тема — одиночество сильной женщины? Это про вас?

И про меня тоже. Я была очень тихим ребенком, который инициативу не проявлял. Но жизнь сделала меня такой.

Какой? Кто для вас сильная женщина?

Это инициатор своей жизни. Та женщина, которая, возможно, тянет на себе весь дом. Ей не принесли все готовое на блюдечке, она вынуждена идти и как волчица добывать себе пропитание. Вынуждена быть сильной.

Почему вынуждена?

Потому что девочка видит, как ее мать с утра до вечера работает. И потому что девочка не нахлебница, не эгоистка. И уже в 12 лет она становится взрослой. Она не сумочки себе покупает, а квартиру для семьи. Она своим трудом в спорте деньги зарабатывает, копит и приносит маме. Потому что ей стыдно, что они оказались в такой ситуации.

В ваших словах слышится обида…

Это лишь ответ на вопрос. Стать сильной меня жизнь заставила. И конечно, мне обидно, потому что любой женщине хочется, чтобы ей принесли все на блюдечке, правда?

Когда вы в себе эту силу почувствовали?

В 12 лет — когда пошли первые победы, которые приносили деньги. Тогда я поняла, что у меня получается самой зарабатывать. И что мне это нравится — не транжирить деньги на чепуху, а купить холодильник домой.

В какой момент вы сказали себе: все, я могу не бороться за кусок хлеба, я обеспечена?

Когда мы въехали в свою однокомнатную квартиру и полностью ее обставили. Мне было 14 лет. Знаете, мы с мамой были как две волчицы — носились-носились, кто диван купит, кто шторы повесит. И когда наконец гнездо свили, я посмотрела на все это и расплакалась: мама, какие мы счастливые, нам больше не надо снимать квартиру, это наше. В тот момент я поняла: если по-настоящему честно работать и копить, а не смотреть по сторонам и завидовать — «а вот у нее», «а вот у него», — шанс выбраться есть у каждого.

Вы называете сильную женщину инициатором своей жизни. Но ваша собственная жизнь в спорте долгие годы была строго регламентирована, встроена в колею. В какой момент вы почувствовали, что действительно можете стать автором?

В Третьяковской галерее, когда увидела Врубеля. Мне тогда исполнилось 14 лет. У нас с мамой был ритуал: по выходным она водила меня в музеи, на выставки. Она не заставляла: «Пойдем, я сказала!» А говорила так:

— Послушай, тебе обязательно надо увидеть его печальные глаза. Он так несчастен.

— Мам, ты про кого?

— Про «Демона» Врубеля. Пойдем, посмотрим? Ты влюбишься в эту картину, я знаю. Я так хочу поделиться с тобой своими ощущениями.

И когда я первый раз увидела грустные глаза Демона, застыла перед картиной как вкопанная. Я заметила, какие прекрасные живые цветы рядом с ним, — они не завяли. А ведь его демоническая сила, казалось, должна разрушать все вокруг.

Я думала: кого мог бы полюбить Демон? Знакомо ли ему вообще это чувство — любовь? И вот так я стояла — мама говорила, часа два — и вдруг поняла, как мне нравится мир. Мир, в котором люди фантазируют, пишут картины, живут этим. И каждый живет чем-то своим, а я живу своим.

На следующий день я пришла в зал такая наполненная, что моя тренер Ирина Винер тут же спросила: «Ты где была? Ты совсем по-другому двигаешься на ковре!»

Так я открыла в себе эту способность — узнавать и получать удовольствие от новых знаний. Мне стало интересно не просто бросать булаву и вовремя ее ловить, а фантазировать, выражать свои чувства. И все это — благодаря маме. У нее была колоссальная тяга к знаниям.

Представьте себе девочку из строгой мусульманской семьи. Ей с детства говорили: не выпрыгивай, девочка должна научиться готовить, ухаживать за мужем. Какое высшее образование? А мама с отличием окончила школу, у нее два высших образования. Потом она работала в библиотеках, прививала старшеклассникам любовь к хорошим книгам и истории. Вот и меня она формировала, очень тонко, ненавязчиво.

Мама говорила: спорт — это здорово, но ты должна читать, развиваться. Я прочитала Дейла Карнеги в 11 лет. Благодаря ей я освоила роли радио- и телеведущей.

Как вообще так вышло, что вы оказались на телевидении?

Я всегда охотно давала интервью и не боялась микрофона. А когда получила тяжелейшую травму, меня позвали комментировать гимнастику на НТВ+. Я была уверена, что это временно, что скоро снимут гипс и я вернусь в спорт. Я действительно выступала потом еще два года, и достаточно успешно. Я первая гимнастка в мире, которая вернулась в большой спорт после 6 операций и двух лет костылей.

Но потом опять была травма, и со спортом пришлось расстаться окончательно. И это был страшный момент. Гигантская пропасть между успешным прошлым и неизвестным будущим. Когда не встаешь третий день подряд в 8 утра на хореографию, появляется испуг и паника. Вокруг — звенящая тишина: мама уходит на работу, а я остаюсь одна в квартире. Все мои подруги — гимнастки, и они на тренировке. Они говорят: «Мы тебе перезвоним, когда выйдем из зала». Коллеги-журналисты тоже подбадривают и... не перезванивают.

И в этой тотальной тишине в голову лезут разрушительные вопросы и звучат бесконечные монологи: «Я трусиха. Я ведь могла еще вернуться в спорт и выступать. А я не выдержала, опустила руки. Пойду, сделаю гренки. И пожирнее. Должна же я получить хоть какое-то удовольствие». Я начала просто заедать стресс. За два месяца я набрала 30 кг.

Такое жуткое состояние длилось полгода — до звонка Алексея Немова, который пригласил меня участвовать в его Шоу чемпионов. Мы выступали в разных городах, и там я немного пришла в себя: увидела, как публика меня любит, зал хлопает так, будто я олимпийская чемпионка.

Меня заметил Гедиминас Таранда, создатель «Имперского русского балета», и предложил поработать вместе. Так у меня появилась партия в балете «Болеро». Потом пригласили вести «Сегодня утром» на НТВ, я осваивала дикторскую речь, училась читать суфлер, и все это шло параллельно: театр, телевидение, мастер-классы. Я почувствовала, что получаю от этого огромное удовольствие, что это мое.

Многие говорили: ты естественная, живая — не как все. И в итоге я набралась смелости, пошла к гендиректору канала НТВ Владимиру Михайловичу Кулистикову и предложила делать свою программу — «Зарядку с Ляйсан Утяшевой». Поставила ему кассету со своими первыми опытами. Ему так понравилась эта идея, что он тут же дал добро. Это была моя первая инициатива.

Я почувствовала, что в телевизоре много пиджаков, серьезных, «пластиковых» лиц (по крайней мере, на федеральных каналах) и очень мало живых эмоций и драйва. Неудивительно, что у моей зарядки были высокие рейтинги на протяжении семи лет.

Кем вы видите себя в будущем?

Не буду загадывать. Сегодня телевидение и сцена — это два моих альтер-эго, в которых мне абсолютно комфортно. На телевидении мне хочется возродить стиль Ангелины Вовк — я восхищалась ее манерой ведения, вальяжностью, спокойствием настоящей дивы. Это трудно описать, но ее голос, улыбка незабываемы. Сейчас у нас есть дивы в театре, кино. А на ТВ нет. И в «Танцах» на ТНТ, в концертной версии, я стремлюсь возродить этот тип.

А сцена, танцевальные движения под музыку — это, пожалуй, мой способ диалога с миром. В шоу «Болеро» я могу полнее и глубже выразить то, что чувствую, показать свое отношение к сильным женщинам, которые вызывают у меня и недовольство, и восхищение одновременно. Они не теряют своего стержня, держатся, но в глубине души страшно потеряны и очень боятся одиночества. Я посвятила это шоу памяти моей мамы.

Она тоже была такой женщиной — сильной, независимой?

Независимой ее сделала жизнь. В 19 лет она безумно влюбилась в моего отца. Мне кажется, папа был самым видным мужчиной в Уфе, по нему с ума сходил весь институт. И вот мама, как только влюбилась, сразу ему открылась. Думаю, этим она отца и подкупила. Он встречался с фифами, которые умели правильно себя преподнести, надуть губки, засмеяться, когда надо, правильно одеться. А она своей непосредственностью растопила его сердце. И сразу вышла за него замуж.

Потом родилась я, а когда мне было 10 лет, отец ушел из семьи. После этого у нее так и не было мужчин — она физически никого к себе не подпускала. Она любила только отца и не держала на него зла. Я на него обижалась больше, чем она.

А сейчас?

Я уже давно его простила и поняла. Но жизнь не перепишешь заново, правда? Я не знаю, что это такое — когда тебя с гимнастики забирает папа. Я не знаю, что такое «позвоню папе, меня обидели». Я знаю, что такое позвонить маме, и она все решит.

Ваша мама ушла из жизни слишком рано, в 47 лет. И произошло это внезапно, в течение несколько минут. Горе, которое разделило вашу жизнь на «до» и «после». Я знаю, что вы потом обращались к психологам. Они хоть как-то вам помогли?

Я не знаю, кому должна быть больше обязана — работе психологов или любви. Психологи подвели меня к тому, что не надо бояться выговариваться на эту тему, плакать. Помню, на каждой сессии я рисовала на бумаге себя. Долгое время это была маленькая точка — то в левом, то в правом углу. У меня совсем не было опоры. Я не понимала, кто я. И пока мой рисунок не превратился в большую спираль в центре, со мной упорно работали.

Но все-таки лучший психолог в моей жизни — Павел. Мужчина, который много лет был только другом, с кем мы могли часами разговаривать и кто меня — разную — знает. Для него я не притворялась, не играла роли. Именно он оказался рядом, когда умерла мама.

Он был рядом не за красивые накрашенные глаза и не за мои успехи. Он в тот момент почувствовал, что очень меня любит. Позволял мне говорить любую чушь, вспоминать маму по любому поводу, со слезами и без слез. Держал за руку, переживал рядом со мной, был опорой.

И вот тогда я стала девочкой. Той самой, которой хорошо, наверное, быть в пять, шесть, девять лет. Когда ты можешь позволить себе постепенное становление, взросление, не отяжеленное обидами и травмами. В юности я была волчицей, а с Павлом стала мягкой, домашней. С ним я научилась просить помощи.

— Мне так хочется ночью поспать. Паш, ты можешь встать, покормить ребенка?

— Да, конечно, Лясь!

И это качество во мне открыла любовь. Теперь я не воин, а девушка, я позволила себе ею стать.

6 лет — не срок в отношении ухода мамы. Опыт счастливых моментов накапливается, но рана от этого не становится меньше. Появились ли у вас способы приглушать боль?

Первое, что мне сказал психолог: «Маме не понравится, что ты плачешь и разрушаешь себя. Она мечтала видеть тебя уверенной, счастливой». И это помогает. Я очень много о ней говорю. В такие моменты возникает ощущение, что она просто уехала. Я понимаю, что ее физически нет, но осознаю, что она есть во мне, в моих детях, в моих рассказах. Родилась София, и у нее такие же глаза.

Вас беспокоит то, что вы не успели с ней проститься, извиниться за что-то?

Нет, я перед мамой по 500 раз в день извинялась. За то, что убегала поздно ночью. За то, что не так что-то сказала, сделала. Мы говорили обо всем. А счастье любых отношений — в разговорах. И с Пашей мы проговариваем все свои проблемы. Ну скажите, как иначе другой человек узнает, что вы чувствуете? Он не обладает даром ясновидения.

В вас много мудрости. А как насчет возраста? Вы боитесь старости?

Нет, я очень хочу стать бабушкой и нянчить внуков. Конечно, для этого надо оставаться здоровой и бодрой, ведь за малышами надо бегать. Но даже если я наемся наконец вкуснейших чебуреков и лагманов и наем бока — пусть. Главное — не быть обузой для детей, а помогать им.

А количество морщин имеет значение?

Нет. Павел любит меня и без макияжа, со всеми моими веснушками.

Какой момент жизни вы хотели бы пережить заново?

Думаю, все эти субботы и воскресенья с мамой. Мне бы очень хотелось снова оказаться рядом с ней и говорить с ней еще больше. Многие девушки с 22-23 лет начинают жить с молодыми людьми, и это нормально. А я долго не хотела расставаться с мамой. Может, это смешно, но походу в ресторан с парнем я всегда предпочитала вечер с мамой. Все мои друзья были нашими общими друзьями. Они приезжали к нам за город, ночевали, жарили шашлыки, пели песни под гитару, Ахматову читали. И все влюблялись в маму.

Эти вечера были похожи на сон, сказку — единение близких людей, пламя костра, мама… Вот туда я хочу. В те моменты счастья.