Анни Эрно — 82-летняя французская писательница, некогда работавшая преподавательницей литературы в школе и в Национальном центре дистанционного обучения. За почти 50 лет своей писательской карьеры она стала лауреатом нескольких престижных французских премий, а теперь и Нобелевской — «за мужество и клиническую остроту, с которыми она раскрывает корни, отчужденность и коллективные ограничения личной памяти».
Романы Анни Эрно, как правило, автобиографичны. В них можно узнать о ее взаимоотношениях с отцом, о сложностях взросления, замужестве, болезни и смерти матери, лечении рака груди и материнстве. При всем этом произведения писательницы — своеобразная летопись эпохи, отражение французского общества, проживающего последствия Второй мировой, социального неравенства и ограничения прав женщин. В том числе — права на аборт.
Последнему Анни Эрно посвятила свой автофикшен-роман «Событие», экранизация которого в сентябре прошлого года была удостоена «Золотого Льва» Венецианского кинофестиваля. Писательница рассказала, как в 1963 году два месяца пыталась избавиться от беременности всеми возможными способами — от использования петрушки и вязальной спицы до травм (во Франции до 1975 года врачи не имели право проводить аборты). Рассказала, что при этом испытывала, и почему право на аборт — неотъемлемое право каждой женщины.
Любопытно, что с вручением Нобелевской премии Анни Эрно поздравил государственный Центр по планированию семьи Франции — оказывается, в таком поздравлении в адрес активной феминистки нет ничего парадоксального.
В 2022 году тема абортов, к сожалению, снова стала актуальной, поэтому мы предлагаем вам ознакомиться с отрывком из романа «Событие», который в декабре 2021 года в издательстве No Kidding Press в переводе Марии Красовицкой.
«По субботам я ездила к родителям. Скрывать свое положение мне было несложно: это было нормой в наших отношениях еще с тех пор, когда я была подростком. Моя мать принадлежала к довоенному поколению, поколению греха и стыдливости во всем, что касается секса. Я знала, что ее убеждения незыблемы, и моя способность терпеть их могла сравниться разве что с ее способностью убеждать себя в том, что я их разделяю. Как и большинство родителей, мои считали, что могут с первого взгляда уловить малейшие перемены. Чтобы их успокоить, достаточно было регулярно приезжать с улыбкой и ясным лицом, привозить грязное белье и забирать продукты.
Однажды после выходных я вернулась от них с парой вязальных спиц. Я купила их как-то летом, чтобы связать себе кофту, но так ее и не закончила. Длинные ярко-синие спицы. У меня не было выхода. Я решила действовать сама.
Накануне вечером я ходила с девушками из общежития на фильм «Моя борьба». Я очень волновалась и все думала о том, что собиралась сделать на следующий день. Однако фильм напомнил мне об очевидном: страдания, которым я собиралась себя подвергнуть, не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывали люди в концлагерях.
А еще я знала, что многие женщины уже сделали то, что хотела совершить я, и это придавало мне сил
На следующее утро я легла на кровать и осторожно ввела спицу во влагалище. Я пыталась найти шейку матки, но как только становилось больно, останавливалась. Я поняла, что сама не справлюсь. Собственная беспомощность приводила меня в отчаяние. Гордиться было нечем. «Никак. Ничего не выйдет. Плачу. Не могу больше».
(Возможно, мой рассказ вызовет гнев или отвращение; возможно, меня обвинят в дурном вкусе. Но опыт, ка-ким бы он ни был, дает неотъемлемое право его описать. Нет недостойной правды. И если я не расскажу об этом опыте все до последнего слова, я лишь помогу скрывать ту реальность, в которой жили женщины, и встану на сторону мужского доминирования).
После этой неудачной попытки я позвонила доктору Н. Сказала, что не хочу «сохранять это» и что навредила себе. Это была неправда, но я хотела, чтобы он знал: я готова на все ради аборта. Он велел немедленно прийти к нему. Я подумала, что он собирается мне помочь. Он принял меня молча, с серьезным лицом. Осмотрел меня и сообщил, что все в порядке. Я заплакала. Он сидел за столом, опустив голову, в смятении. Я подумала, что он все еще сомневается и может уступить. Он поднял голову: «Я не хочу знать, куда вы пойдете. Но вы должны принимать пенициллин, восемь дней до и восемь после. Я выпишу вам рецепт».
Выходя из кабинета, я ругала себя за то, что упустила свой последний шанс. Я не сумела в полную силу сыграть в игру, которая была нужна, чтобы обойти закон. Надо было добавить слез, больше умолять, лучше передать свое отчаяние, и врач уступил бы моему желанию сделать аборт. (Так я думала долгое время. Возможно, ошибалась. Только он смог бы ска- зать). По крайней мере, он не хотел, чтобы я умерла от заражения крови.
Ни он, ни я ни разу не произнесли слово «аборт». В языке ему не было места
(Прошлой ночью мне снилось, что я снова там, в 1963-м, ищу способ сделать аборт. Проснувшись, я поняла, что во сне вернулась в то самое состояние подавленности и беспомощности, в котором жила тогда. Книга, которую я сейчас пишу, показалась мне безнадежной затеей. Как во время оргазма на мгновение вспыхивает ощущение «вот оно», так воспоминание об этом сне убеждало меня, что я уже, без усилий, получила в нем то, что пытаюсь найти при помощи слов, — а потому мои попытки писать об этом бесполезны.
Но сейчас чувство, которое я испытала при пробуждении, исчезло, и я снова не могу не писать. Сон только укрепил мою уверенность в том, что это необходимо).
Обе девушки, которых я считала институтскими подругами, были в отъезде. Одна отдыхала в студенческом санатории в Сент-Илер-дю-Туве, другая работала над дипломом по школьной психологии в Париже. Я написала им, что беременна и хочу сделать аборт. Они не осудили меня, но, казалось, были в ужасе. Чужой страх был мне не нужен, а помочь они не могли
С О. я была знакома с первого курса. Мы жили на одном этаже и часто ходили куда-нибудь вместе, но подругой я ее не считала. За глаза, как это часто бывает в женских отношениях, нисколько их не портя, я присоединялась к мнению, что она навязчивая.Я знала, что она любит чужие секреты и разбалтывает их другим: на какое-то время это делало ее скорее интересной, чем навязчивой. А еще она была католичкой и придерживалась учения папы о контрацепции.
В общем, она должна была стать последним человеком, которому бы я доверилась
Тем не менее именно с ней я обсуждала все, что происходило со мной с декабря и до самого конца. Скажу так: мое желание поделиться своей бедой не зависело ни от мировоззрения, ни от возможных суждений тех, кому я решала довериться. В моем беспомощном положении последствия этого поступка были мне безразличны — я лишь пыталась разделить с собеседником ужас своей реальности.
Так, например, я едва знала Андре К., первокурсника с филологического факультета. У него был свой конек: невозмутимым тоном пересказывать жуткие истории из журнала «Харакири». Однажды, когда мы сидели в кафе, я сообщила ему, что беременна и готова на все ради аборта. Он замер, уставившись на меня своими карими глазами. А затем стал убеждать меня следовать «закону природы» и не совершать того, что было для него преступлением.
Мы долго сидели в «Метрополе» за столиком у входа. Он все не решался уйти. За его упорным стремлением меня отговорить я видела крайнее беспокойство и испуганное восхищение. Мое желание сделать аборт было в каком-то смысле привлекательно. По сути, и О., и Андре, и Жан Т. просто хотели узнать, чем кончится эта история».
