Пришло время познакомиться с символикой разнообразных колючих растений. Часть из них — хвойные, часть — лиственные, но с иглами, а некоторые вообще — травы (правда, высотой до трех метров). Их объединяет одно: они отгоняют нежить и нечисть, служат могучими оберегами. Колючая ветка за дверной притолокой была привычным предметом в крестьянской избе.
Начнем с елки. Может показаться странным, что это дерево стоит так высоко в списке, выше винограда и гороха, ведь елка неплодна, а из-за сумрачной хвои про нее говорят «в дубовом лесу молиться, в березовом веселиться, в еловом удавиться». Эти негативные представления действительно существуют (и дошли до современного города), но в народной культуре елочка была одной из форм обрядового деревца (о котором горожанин знает мало или ничего) и основной формой свадебного деревца (о существовании которого горожанин и не подозревает).
Сразу оговоримся, что о новогодней елке речи не пойдет, поскольку ель как рождественское дерево — это не просто позднее заимствование из Германии, но, что важнее, заимствование сугубо городское (во всем известной песне мужичок срубил елочку для городских детишек); новогодней она стала только в советское время и уже потом в этом качестве минимально проникла в деревню.
В народных представлениях деревья делились на мужские и женские, причем исключительно по грамматическому роду слова
Ель — устойчивый женский символ, особенно на Русском Севере. В этом контексте любопытный казус произошел с сосной, поскольку ей тоже следовало быть женским символом, но сосна в лесу — прямая, без веток — никак не ассоциируется с женской фигурой (у южных славян это слово мужского рода, что сразу снимает проблему); ель же идеально воплощает женский образ. На Русском Севере огромная могучая ель воспринималась как хозяйка леса, то есть божество, заслуживающее почитания.
У лешего в облике получеловека-полудерева были еловые ветки (образ мохнатости, характерный для нелюди, плюс отождествление еловой лапы с рукой — собственно слова «лапа» и «лапник» являются наилучшим объяснением этого). Однако чаще ель считали не воплощением нечисти, а местом ее обитания; именно этим объясняется уже упомянутое поверье, что домовой может жить в еловой ветке во дворе.
Из-за того, что нечисть якобы обитает под елью, возник запрет, абсурдный с практической точки зрения: под елью нельзя прятаться во время грозы. Любой, кого буря заставала в лесу, знает, что именно под ней и надо пережидать непогоду: сквозь ее иглы, густо покрывающие ветви, не пробьется обычный дождь, а ливень если и промочит, то несильно. Почему же запрет приходит в такое очевидное противоречие со здравым смыслом и жизненным опытом?
Причина именно в символической связи ели с нечистой силой
С языческих времен у славян бытовал миф о том, что громовержец Перун бьет молниями существ, связанных с миром смерти, которые пытаются укрыться от него под камнем, под деревом, но удар настигает их. (Увы, реконструировавшие этот миф В. В. Иванов и В. Н. Топоров считали, что так Перун бьет Велеса, бога преисподней, что неверно: ни в одной мифологии громовержец не пускает молнии в другого бога, его жертвы — это всегда чудовища или другие зловредные существа.) Миф о громовержце, повергающем нежить, которая скрывается под елью, был так силен, что благополучно перешел в народное православие, где Перуна сменил христианский Бог.
Страх, что молния ударит в ель, основан скорее на мифе, чем на реальной высоте деревьев (хотя ель бывает немного выше березы, но это скорее зависит от конкретных деревьев — обе они могут достигать тридцати метров, а в исключительных случаях и того больше). Этим же мифом и страхом перед молнией мотивирован запрет сажать ель у дома и использовать ее для строительства.
Другое объяснение того же запрета — отсутствие у ели плодов: она передаст свое бесплодие скоту, посевам, а в доме ничего не будет водиться. В первую очередь это касалось дома с новобрачными. Запрет выглядит довольно алогично, особенно с учетом того, что березу, действительно неплодовое дерево, сажали около дома (при этом варенье из еловых шишек довольно известно, да и отвар хвои весьма полезен). Видимо, все запреты, связанные с елью, возникли из-за ее мрачного облика.
Облик ели сделал ее деревом мертвых. Однако эти слова не всегда подразумевают горечь утраты. Как мы знаем, общение с покойными было привычным делом для крестьянина, а блины (поминальная пища) — атрибутом веселого праздника Масленицы. Из современного масленичного ритуала практически ушло катание со снежных гор, а между тем это было одной из основных праздничных забав как в деревне, так и в городе еще в XIX веке.
Напомним, что идеальным местом для масленичного веселья считалась покрытая льдом река, так что и кататься можно было с крутого склона. При чем здесь ель? Маленькие елочки стояли по всей длине накатанной горки. Мы бы сейчас сочли такое убранство неуместно новогодним — видимо, потому и исчезли масленичные елки, что их вытеснили рождественские.
Поскольку ель — дерево, связанное с Нижним миром, преисподней, миром мертвых, то нас не должно удивлять, что она не просто активно использовалась в погребальной обрядности, но и… сама могла быть местом захоронения. Именно так поступали определенные группы старообрядцев-беспоповцев: они подкапывали в лесу корни большой ели, немного выворачивали ее из земли, клали под корни тело умершего, а затем возвращали ель на прежнее место.
Такой способ захоронения встречался редко, зато практически повсеместно был распространен обычай устилать еловым лапником дорогу похоронной процессии
Он дожил до XXI века, хотя сейчас встречается редко (автор видела подобное в Суздале). На Русском Севере лапником устилали пол в избе, где был умерший, а также крыльцо и лестницу; после выноса гроба лапник сжигали. Еще один обычай, успешно интегрированный в городскую культуру и даже в современный мир пластика, — еловые венки на могилах. Свежую могилу непременно обкладывали лапником.
Эти обычаи связаны с представлением о том, что мертвец обязательно захочет вернуться домой (подчеркнем, что речь идет о человеке, умершем своей смертью, а не о том, кто обречен пополнить ряды неупокоенных мертвецов), поэтому, во-первых, он не должен найти дорогу (лапник, по которому несли гроб, собрали и уничтожили), а во-вторых, колючие иглы должны помешать его возвращению. Способность хвои удерживать покойных от «хождения» перенесли и на древесину: гроб нередко изготавливают из еловых досок.
Ель — одно из немногих деревьев, которое могли специально сажать на кладбищах. Это делалось в том случае, если кто-то умирал молодым, до вступления в брак. Елочку наряжали цветами или лентами, превращая тем самым похороны в символическую свадьбу, а дерево из похоронного — в свадебное. Так мы подходим к теме «смерть — свадьба», огромной, многоплановой.
Отождествление свадьбы с похоронами происходило прежде всего в самом свадебном обряде, поскольку невеста оплакивала свою волю (и страх перед новой судьбой)
Персонификацией девичества становилось свадебное деревце — небольшая елочка, украшенная цветами, иногда — яблоками. Ее наряжали непосредственно перед свадьбой, несли впереди свадебной процессии, за нее подруги невесты требовали выкуп, а на пиру ее полностью или частично раздирали (что символизировало дефлорацию), забирая ветки с собой на удачу. Свадебное деревце сжигали сразу или позже, в ходе ритуалов плодородия.
Ель приобретает черты свадебного символа (возможно, из-за метафоры «смерть — свадьба», но, возможно, и из-за внешнего сходства с женщиной в сарафане). Она фигурирует в ритуале еще на этапе сватовства: дать ответ девушка должна была иносказательно, ей задавали вопрос: «Ель или сосна?» (вариант — «Береза или дуб?»), ответ «ель» либо «береза» означал согласие. В поговорке «Венчали вокруг ели, а черти пели» ель фигурирует и как свадебное дерево, и как дерево нечисти.
Запрет сажать ель возле дома в некоторых случаях объяснялся тем, что из-за этого девушки останутся вековухами (то есть старыми девами), — логика его понятна: ель символизирует девушку, и так как она не может сдвинуться с места, то и девушка тоже не покинет дом. На Русском Севере этот запрет объясняли иначе: «мужики из дома выведутся», то есть ель, будучи воплощением женского начала, вытеснит мужское.
В этой книге рассказывается о магических представлениях славян и о том, как тесно эти представления были связаны с реальной жизнью. Вылечить зубы, вызвать дождь, приворожить любимого, усмирить беспокойного мертвеца, отвадить ведьму — на любой случай были свои средства.
Истории о них Александра Баркова вплетает в увлекательное повествование о том, во что верили, чего боялись и воспринимали мир люди в прошлом. Заодно вы откроете, как устроены заговоры, чем знахарь отличался от колдуна и почему пушкинское Лукоморье на самом деле было жутким местом.
