«Девушка, вы ошиблись. Больше не звоните»
Лера, 45 лет
Мне было три года, когда отец ушел к другой женщине. Ушел как будто навсегда, вычеркнув из своей жизни не только маму, но и меня — собственную дочь. Он женился на любовнице, а мы с мамой остались вдвоем. Жили бедно, но не это было самым тяжелым. Тяжелее всего было понимать, что отец живет в соседнем районе — десять минут на автобусе, — но за все эти годы ни разу не пришел, ни разу не позвонил. Даже его мать, моя бабушка, делала вид, что меня не существует.
Когда мне исполнилось четырнадцать, я решилась сделать то, на что не хватало храбрости все предыдущие годы: сама позвонить ему. Голос дрожал, сердце билось так, будто собиралось выскочить. Я представила, что он обрадуется, что скажет: «Дочь, приезжай». Что все эти годы были какой-то ошибкой. Он взял трубку, растерялся, сказал, что ему нужно подумать, и попросил перезвонить завтра. Я до утра не спала, все внутри светилось надеждой — наивной, но очень настоящей.
На следующий день я позвонила, как договорились. Он ответил — это был его голос, тот же самый. Сказал: «Девушка, вы ошиблись. Больше не звоните». И отключился. Все. Просто фраза, как лезвие — и будто кто-то внутри меня что-то окончательно оборвал. С тех пор я больше не пыталась. Он так и не появился. И умер, так и не вспомнив обо мне — или сделав вид, что не вспоминает.
Мне уже за сорок, я многое успела пережить и понять, но эта рана почему-то почти не заросла. Я понимаю, что можно расстаться с женой (или мужем). Но не понимаю, как можно развестись с ребенком. И до сих пор не могу простить его той жестокости. Не уход, нет, а эти слова в трубку, полные равнодушия. Иногда мне кажется, что я держу в себе эту обиду потому, что боюсь: если отпущу, то в глубине души будто признаю, что он действительно был прав — что я никто. Я взрослый человек, состоявшийся, я много понимаю про себя. Я не ставлю целью уговорить себя простить, если прощение не приходит само. Но иногда я понимаю, что до сих пор не отпустила обиду и злость на него. Мешают ли они мне жить? Возможно, да.
Комментарий психолога
Психодраматерапевт, председатель Московской психодраматической конференции ХXII, XXIII, психотерапевт ИПКиРТ
История Леры трогает до глубины души. В ней ощущается много надежды, боли, тоски.
В первую очередь важно сказать: боль не «затянулась». Это абсолютно нормально — злиться на родителя, который нарушил доверие, подвел, не став той нужной опорой в жизни. Ребенок имеет право на родителя, который не исчезнет. И это не зацикленность из-за слабости — просто рана, нанесенная отцом, очень глубока.
Сам по себе уход отца — подрыв базовой уверенности в безопасности, усиленной еще и тем, что кроме отца его родители делали вид, что Леры для них не существует. Ее психика искала лазейки, объясняя: «Наверное, ему было сложно», «Он не мог», «Он точно смотрит издалека» и так далее.
Лера пребывала в подвешенном состоянии, прокручивая одно и то же в попытках разобраться и найти подходящее завершение. Но нежелание отца выйти на контакт, ответить на вопросы, попросить и получить прощение травмировало еще раз.
Почему же ей так сложно, несмотря на то, что она все понимает? Происходит конфликт разума и сердца
Согласно теории привязанности Джона Боулби, ребенок через родителя учится воспринимать мир как предсказуемый и безопасный. Родительская любовь и внимание подтверждают его существование и значимость: «Если родитель меня видит, значит, я есть, я существую». Фраза «Девушка, вы ошиблись» — это демонстрация полного равнодушия и отрицание ее идентичности. Отец транслирует: «Тебя нет для меня» — тогда нарушается восприятие себя и окружающего мира.
Он сам стирает себя из ее жизни, что приводит к глубокому кризису, создавая внутреннюю пустоту. Это не просто удар по самооценке, это разрушение фундамента.
Разум взрослого человека это понимает и говорит: «Он сделал свой выбор. Это несправедливо, но факт». А сердце маленького ребенка, жаждущего внимания родителя, не может успокоиться: «Если я перестану злиться — значит, соглашусь, что его поступок допустим. А тогда кто я?»
Пока конфликт разума и сердца продолжается, обида является якорем, удерживающим в прошлом. Помочь сердцу ребенка можно, но просто уговорить себя простить и правда не получится. Здесь важно работать пошагово:
Для начала — просто начать признавать и разрешать себе чувствовать то, что чувствуется. Не ругать себя за эти чувства, не пытаться избавиться от них быстрее. Говорить о них и называть их столько, сколько нужно. Важно, чтобы внутренний ребенок ощутил: его не пытаются быстрее утихомирить и «заткнуть», его слышат, он важен.
Начать находить, осознавать и принимать собственную ценность. А главное — постепенно разводить по сторонам мнение отца и ценность Леры для этого мира как уникального существа. Чтобы это сделать, можно находить другие «глаза», которые смотрят и видят ее. Это могут быть друзья, партнеры, коллеги, собственные дети, если они есть. Также важно замечать свои достижения.
Работать с ограничивающими убеждениями и расширять внутренний «словарь». Например: прощение — это не оправдание и не одобрение поступка. Прощение — это выбор себя, освобождение от груза.
Так как разговора в реальности не случилось, это не значит, что она сама не может завершить гештальт. Например, можно написать письмо отцу, в котором описать всю боль, гнев, разочарование, а затем сжечь его, символически позволяя адресату его «получить».
Если же Лера понимает, что, несмотря ни на что, обида мешает строить близкие отношения, ощущение «я застряла» сохраняется или даже усиливается, а мысли о прошлом возвращаются снова и снова, стоит обратиться к специалисту, чтобы разобраться с этим при поддержке профессионала.
