«Волшебники должны жить с волшебниками, а не маглами»: интервью Веры Полозковой* глазами психотерапевта

С первых минут интервью, отмечает психотерапевт Анна Парвати, героиня выстраивает повествование в жесткой бинарной рамке: есть «я» — жертва, и есть «он» — абьюзер. Такая структура, считает специалист, может быть понятна, так как защищает на эмоциональном уровне, но она упрощает сложную семейную динамику и не дает зрителю возможности задать важные вопросы — в том числе и самой рассказчице.

Она изначально предупреждала партнера, что не хочет становиться «домашней женой» и не готова к быту и детям. Однако спустя несколько лет в семье было уже двое детей — причем инициатива завести второго исходила именно от женщины.

Психотерапевт задается вопросом: если партнер принял изначальные правила, то кто их изменил «в море, а не на берегу», и было ли это обоюдное решение?

Вместе с этим возникает тема проблемы в коммуникации. Героиня подчеркивает, что обеспечивала семью материально, но в интервью почти не слышно признания вклада супруга в повседневную заботу, быт, воспитание детей. Психотерапевт акцентирует внимание на том, что в устойчивых отношениях важно не только то, кто зарабатывает, но и то, кто ежедневно поддерживает жизненную инфраструктуру — особенно в семье с тремя детьми (третий ребенок родился от мужчины, с которым Вера* встречалась после развода с мужем) и без помощи извне.

Этот перекос, по мнению Парвати, усугубляется тем, что, судя по интервью, в паре не велось открытого диалога о распределении нагрузки и эмоциональных ресурсах. Вместо обсуждений — раздражение, недовольство, обесценивание. В результате оба партнера, вероятно, накапливали усталость и обиду, находя им выход только в виде упреков и дистанцирования.

Так, например, Полозкова* упоминает, что муж не радовался ее успехам и «гасил» ее энтузиазм, из-за чего она чувствовала вину и злилась. Возможно, отмечает психотерапевт, за «недовольным лицом» стояла не холодность и осознанное желание причинить боль, а банальная перегрузка, депрессия, нехватка личного пространства. Героиня, в свою очередь, интерпретировала это как отсутствие любви, что еще больше усиливало напряжение в паре.

Переходя к теме абьюза, Парвати осторожно предлагает рассмотреть ситуацию под другим углом. Множество примеров, приведенных героиней — от «не там поставленной тарелки» до высказываний в ссоре — могут быть прочитаны как признаки обоюдной фрустрации, а не одностороннего насилия.

Более того, сама Вера* в интервью описывает эпизоды, которые можно считать нарушением границ с ее стороны: эмоциональные срывы, манипуляции, исчезновения из дома. Все это укладывается в картину взаимной дисфункции, а не чистого «жертва — тиран».

По мнению психотерапевта, такой подход является нарциссической защитой, типичным способом сохранить ощущение уникальности и избежать признания боли, вины, наличия ограничений. Проблема возникает тогда, когда исключительность становится основанием для пренебрежения границами других.

Нежелание брать на себя ответственность — еще один тревожный мотив. В течение интервью героиня не раз дает понять: «Я — жертва, а значит, не виновата». Однако, как отмечает Парвати, взросление начинается тогда, когда мы учимся признавать свою роль даже в болезненных историях. Признать — значит не обвинить себя, а вернуть себе способность влиять на сценарий своей жизни.

С этим связана и тема эмпатии: способность замечать чувства другого, даже когда сам испытываешь боль. В отношениях супругов, как их описывает Полозкова*, она была, похоже, утрачена. Каждый все больше погружался в свое: он — в усталость и отстраненность, она — в обиду и разочарование.

В финале Анна Парвати осторожно подводит зрителя к выводу: возможно, в этой истории нет «абьюзера» и «жертвы» в привычном смысле. Есть двое людей, оказавшихся в сложной, созависимой связке, где взаимные травмы и паттерны лишь усиливали напряжение. Распад таких отношений болезнен, но — при условии рефлексии и внутренней работы — может стать точкой роста.