Я отношусь к поколению внуков тех, кто воевал в Великой Отечественной войне. Мы выросли на рассказах о пионерах-героях, о Зое и Шуре Космодемьянских, на фильмах «Летят журавли», «В бой идут одни старики», «Белорусский вокзал», «А зори здесь тихие» и других. В советском детстве мы учили стихи Твардовского и Симонова, а в юности, уже в 1990-х, читали Астафьева, Солженицына и других писателей-фронтовиков, у которых был свой взгляд на произошедшее.
Мы впитали уважение и благодарность к тем, кто отстоял мир и нашу страну. Для нас они — не «фигуры» исторического прошлого, а живые люди. И благодаря этому для нас и война — не событие из школьного учебника, а часть истории семьи.
Почти все фронтовики, кого я знала, не готовы были разговаривать о войне. За этим молчанием стоит куда больше, чем сказали бы любые слова. Война — это действительно страшно. Это героизм и предательство. Трусость и бесстрашие. Подлость и самоотверженность. Жестокость и сострадание. Это реки крови. Боль, отчаяние, безрассудство и преодоление себя.
Те, кто шел на войну, пережили непростое детство — десятилетиями страну «штормило». Революция, гражданская война, чистки и репрессии. Воевать уходили и «дети врагов народа», и те, кто рос в детдоме, и те, кто пережил страшный голод в 1920-х, и те, кому повезло прожить детство и юность без сильных потрясений.
Могли ли они быть готовыми к тому, с чем столкнулись на войне? И как было ассимилировать весь этот страшный опыт, вернувшись в мирную жизнь? Вероятно, нежелание говорить о пережитом было лучшим из возможных защитных механизмов, помогающим адаптироваться и продолжать жить, любить, доверять людям, растить детей и отстраивать заново целые города.
«Очень точно описано, — комментирует врач-психотерапевт Гурген Хачатурян. — Собственно, пример тому — мой дедушка, который тоже прошел всю войну и тоже не любил об этом рассказывать. Но надо сказать, что я, тогда еще школьник и подросток, не особо и спрашивал, потому что как раз для нас война уже была чем-то из учебника по истории».
То, что не воспроизводится в русле сознательном, бессознательно прорывается и осложняет жизнь
«Но люди, которые ее прошли, столкнулись с настоящим адом, — продолжает эксперт. — Поэтому, наверное, замечательные слова «лишь бы не было войны» для представителей этого поколения, да и следующего, были настолько важными.
Участие в боевых действиях — не только у солдат, но и у всех, кто это оказался в этой ситуации — часто вызывает неисправимые изменения в психике. Например, в Санкт-Петербурге, который я считаю своим родным городом, есть синдром блокадника, отражающий определенные изменения в личности, характерные для столкновения с такого рода травматическими ситуациями. Это все-таки травма запредельного уровня.
Люди, которые сталкивались с боевыми действиями в наше время (те, кто пережил Афганскую или чеченские войны), показывают схожую картину. Это то, что называется посттравматическим стрессовым расстройством. И диссоциация — то есть отказ от воспоминаний — действительно считается одним из самых простых способов для психики защититься.
Хотя, к сожалению, по опыту работы с такого рода проблемой могу сказать: то, что не воспроизводится в русле сознательном, бессознательно прорывается и осложняет жизнь и людям, пережившим боевые действия, и тем, кто с ними живет.
В Великой Отечественной войне погибли миллионы. А вернувшиеся всю оставшуюся жизнь жили с тяжелейшей травмой. Цена победы высока. Но, возможно, силы для того, чтобы как-то справляться и вливаться в мирную жизнь им давал высший смысл. То, ради чего они шли воевать с врагом и ради чего вынесли весь этот ужас. «Ради жизни на земле» и в родной стране. Ради сохранения своего мира, культуры, ценностей. Ради того, чтобы у следующих поколений был шанс жить счастливо».
Об эксперте
Гурген Хачатурян — врач-психотерапевт.
