Одной журналистке он готовил ужин – спагетти с кальмаром, начиненным зеленью. С другим встречался в спортзале и беседовал за тренажерами. Третий ехал с ним в лондонском метро от Эджвар-роуд до аэропорта Хитроу (почти час)... Теперь я понимаю, почему у Брэдли Купера совершенно невозможно взять интервью – чинно, как положено у звезд, в специально снятом сьюте пятизвездочного отеля.
Дело в том, что Брэдли Купер не дает интервью. Он не отвечает на вопросы. Он уточняет ваши вопросы, задавая свои до бесконечности. Он хочет ответить прямо, а вместо этого в качестве пояснения читает стихотворение Джона Донна или Сильвии Плат, он даже может попросить совета. Он намерен разговаривать с журналистом как с новым знакомым. Знать ваши мнения, что у вас за семья и каковы ваши литературные пристрастия (последнее простительно – в конце концов, он филолог с дипломом по Набокову). Но он наотрез отказывается быть главной темой разговора… И это все несмотря на свои роли, на статус «нового Пола Ньюмена», на оскаровские номинации, на изысканной тонкости лицо и океанской прозрачности глаза, на идеальной выверенности пропорции фигуры и аристократической узости ступни. Брэдли Купер отказывается учитывать все эти факторы – что рожден быть в центре внимания. Или хотя бы в центре разговора о себе самом. И уж точно он не готов обсуждать свои успехи…
Psychologies: Слушайте, факты есть факты. Ваш «Мальчишник в Вегасе» имел фантастические сборы для своей категории R (лица младше 17 лет допускаются в сопровождении взрослого. – Прим. ред.). Вы стали едва не выразителем духа нации в «Снайпере». Многие ваши роли признаны выдающимися. Почему вы не хотите говорить о том, как вы ощущаете все эти достижения?
Брэдли Купер: Вы прямо как моя мама. У нее масса претензий к моим интервью. Она говорит строгим голосом: «Сын, зачем ты говоришь все это? Что не был популярным в школе, что тебя не любили. Это же все неправда! Ты был прекрасным ребенком, когда я везла тебя в коляске, люди останавливались и сюсюкали, ты всем нравился, девочки младших классов искали твоего внимания, мамы мальчиков ставили тебя в пример, а мальчики считали тебя выгодным дружеским приобретением!» Так и говорит: дружеским приобретением. Типа, во мне была ценность. Но в том-то и фокус, что важно не то, как тебя оценивают, а как ты сам это воспринимаешь. А я ощущал себя совершенно не так. Я был одиноким, скрытным и, если честно, несколько фальшивил: разыгрывал коммуникабельность при полной интровертности.
Мальчишник продолжается
Продюсерская компания Брэдли Купера и Тодда Филлипса, создавшая «Снайпера», заключила контракт со студией Warner Bros. Первым совместным проектом станут «Парни с пушками» Филлипса: фильм о двух парнях из Майами, ставших крупнейшими торговцами оружием. Сюжет был «выловлен» из прессы именно Купером. Он не раз повторял, что видит себя не только актером, но и продюсером. Теперь в его ближайших планах – режиссура.
Но почему вы в детстве не чувствовали свою ценность?
Б. К.: Теперь я думаю, потому что был блондином. Не смейтесь. Мой отец ирландец, а мама итальянка, у нее наиитальяннейшая из фамилий – Кампано. Так вот, у папы родственников почти не было, а у мамы большая итальянская семья. Все мое детство прошло среди маминых родных. А там все такие знойные, такие сардинские. Кузены, кузины, тети-дяди… А я – в ирландских предков: кудряшки, белые брови, светлые глаза. Меня лет до десяти вообще за девочку принимали. Поскольку я и по темпераменту, и по внешности был иным, во мне сформировалась, видимо, какая-то предохранительная дистанция от реального положения дел.
Но тут есть и опасность: я другой, мне не нужно жить по общим законам.
Б. К.: О, для столь далеко идущих выводов у меня не хватило бы смелости. Я склонен выбирать компромисс и вообще не отягощать собой вселенную. Я просто иду своим путем и на многое не рассчитываю. И люблю принимать решения так, чтобы они не затрагивали других людей.
«Я склонен выбирать компромисс и вообще не отягощать собой вселенную»
Разве это возможно?
Б. К.: Если решения касаются только меня, конечно. Когда я решил все-таки стать актером… То есть я всегда знал, что буду актером, мой папа был страшным синефилом, а у нас в Филадельфии был – он и сейчас есть – кинотеатр, им семья владеет, прямо через улицу от дома. И мы с папой туда ходили. Я увидел того самого «Человека-слона», которого теперь играю, но тогда это был фильм Линча… Мне было лет шесть. И я был потрясен. Джон Херт – Человек-слон! Он играл одним глазом, искаженной пластикой… невероятно. Я понял, что буду актером. Но образование есть образование, и я поступил в университет. И закончил. А потом решил, что ждать больше нечего, и поступил в актерскую студию. Тогда-то и принял первое решение из своих полностью независимых и никого в зависимость не ставящих – взял кредит в банке на оплату обучения. Баснословные 70 000. У отца просить не стал – зачем родителей втягивать. Это был безумный поступок, конечно. Но известно же, что поступки, с виду безумные, но обусловленные внутренней необходимостью, оправданны. И через некоторое время я получил роль в сериале «Шпионка», а это шесть сезонов. Немыслимый свой кредит я довольно быстро отдал. Хотя, пока учился, все было непросто – с деньгами. Я по ночам работал привратником в отеле Morgans. Роскошном настолько, что однажды нашим гостем был Леонардо Ди Каприо, и я провожал его до номера. Это было моей обязанностью – встречать гостей, открывать двери, иногда провожать до номеров.
Интересно: вот вы учитесь в актерской студии и несете чемодан Ди Каприо. Не было соблазна заговорить?
Б. К.: Никакого! Он звезда, из другого мира. Наши миры могли пересечься… только при передаче чаевых. Понимаете, я хотел просто работать актером, мне нравится это своего рода скульпторство – создавать из материала себя кого-то другого. Я же не собирался соревноваться со звездами, стать еще одним Брэдом в Голливуде!
Как можно в такой профессии не мечтать о вершине?
Б. К.: Для меня в этой профессии принципиальна не вершина, а то, что тебя постоянно отвергают. Не выбирают. Знаете, мне было уже 26, когда я приехал в Лос-Анджелес. В мою сторону даже не смотрели, агенты за меня не брались. Я осознал, что девушки из нашего университета, когда звали меня Милашка Брэд, были правы – во мне нет ничего, кроме общей смазливости. Я сидел в крохотной квартирке, которую мы с другом сняли на двоих, и едва не выл. Сестра приехала меня навестить, провела у меня неделю и уехала с угрозой, что еще день в этой квартирке, и она покончит с собой. Наверное, у меня какого-то другого рода соревновательность. Я не из спорта индивидуальных достижений. Я даже в университете занимался греблей – а это не просто командный вид спорта, он требует исключительной слаженности действий команды. Мне вот говорят: смени агента, твой агент работает и с твоими конкурентами. Но я отношусь к этому спокойно: на вершине есть место для всех. Там вообще много места. К тому же мне важнее мои отношения с агентом, а они очень внятные. Я всегда могу рассчитывать на правду. Это важно. Я ценю, когда прошу устроить встречу с режиссером по поводу какого-то проекта, где мне ну очень хочется сыграть, а агент звонит ему и потом мне честно говорит: знаешь, он тебя терпеть не может. И я свободен от иллюзий. Я вообще считаю это самым ценным – когда тебе говорят правду. Ты получаешь подарок – ясность, свободу от иллюзий.
Вы провоцируете меня на неприятный вопрос: ваш брак, длившийся всего четыре месяца… Это был плод иллюзий?
Б. К.: В каком-то смысле… Мои родители поженились в 1963 году и прожили вместе до папиной смерти четыре года назад. И они были абсолютно искренни и абсолютно открыты друг другу. И где-то в глубине меня укоренилась эта иллюзия – что брак таков сам по себе. Ты находишь человека, а дальше – «долго и счастливо». А в наших отношениях с Дженнифер (бывшая жена Купера, актриса Дженнифер Эспозито. – Прим. ред.) вдруг произошло нечто… Нечто совсем не плохое, даже хорошее. Я имею в виду ясность – это всегда хорошо. Дженнифер ясно ощутила неуютность для себя нашего брака. Буквально в течение недели. Она поняла, что я не тот человек, которого она ждала как мужа. И подала на развод.
…О чем и написала в своих мемуарах. Вас не обидело, что она опубликовала столь личное, касающееся вас?
Б. К.: Да нет, я же говорю, что произошло нечто хорошее – ей стали ясны ее приоритеты. И она не мучила ни себя, ни меня. Решила этот вопрос хирургически – почти мгновенной ампутацией. Но, понимаете, тогда я вообще иначе чувствовал, я легче расставался. А теперь я знаю: что произошло, произошло навсегда. Все изменилось.
И почему все изменилось?
Б. К.: Папа умер. Вы помните «Песни невинности и опыта» Уильяма Блэйка? Папина смерть для меня была вот в этом блэйковском, философском смысле утратой невинности. Папа очень много значил для меня, очень много. Мне было важно, что он приехал на мою защиту в университете и похвалил меня. Когда я потерял интерес к актерству и, прямо скажем, года на два впал в алкогольную депрессию, он был одной из причин того, что я вышел из нее – не хотел его расстраивать... И вот он умер, от рака легких. У меня на руках. Я был с ним все те дни, что он умирал. Слышал его последний вздох. Это был его последний подарок. С его смертью моя собственная смерть стала реальностью. Это было как переключение какого-то тумблера: я осознал, что конечен. Держа папу за руку, когда он умирал, я прикоснулся к собственной смерти. И перестал… париться. Я не могу всего контролировать, а значит, отпущу жизнь на свободу. Я был человеком глубоко неуверенным в себе, покрывался потом, когда надо было публично сказать два слова… После папиной смерти – нет, секундой позже – я поверил в себя. Понял, что главное должно быть главным, второстепенное должно оказаться на втором плане. Что не состоялось, уже не состоится. Это открытие и было утратой невинности – прощанием с иллюзиями, с неуверенностью, с невнятными чувствами. Я тот, кто я есть, и я пока здесь… Я ношу папино обручальное кольцо, которое снял с его руки после смерти. Всегда. Никогда не снимаю. Как папа его не снимал. Я тогда опять стал жить с мамой.
Взрослый мужчина живет с мамой? Это ведь непросто.
Б. К.: Но в этом не было никакого самопожертвования. Мы нуждались друг в друге. И прожили вместе два года. С папиной смертью жизнь стала для меня… серой. Приятного ровного серого цвета. А ведь раньше была черно-белой: свет–тьма, добро–зло… Теперь я перестал судить и осуждать. А когда не судишь, легче устанавливаешь связи. Мне стало просто с мамой, так просто, как не было никогда. Хотя она, конечно, крепкий орешек. Стальной и старой закалки. Понимаете, я поэтому и не люблю говорить обо всех этих оскарах-переоскарах, о карьерных успехах: единственный реальный успех – это наши отношения, наши связи. Мы же точно умрем. Следовательно, значение имеет только то, что мы чувствуем друг к другу.
Переключения тумблера
Брэдли Купер родился в 1970 году в Филадельфии в семье брокера Чарльза Купера и его жены Глории, сотрудницы телекомпании NBC (сестра Холи на 8 лет его старше). Дебютировал на телевидении в 1999 году, исполнив небольшую роль во втором сезоне сериала «Секс в большом городе». Известность ему принесла программа путешествий на телеканале PBS Globe Trekker, где он был ведущим. В 2009 вышел первый, сверхуспешный фильм трилогии «Мальчишник в Вегасе» Тодда Филлипса с Купером в одной из главных ролей; тогда же начался его роман с актрисой Рене Зелльвегер, который продлится почти три года. Затем Брэдли два года встречался с актрисой Зои Салдана. В 2013 году был номинирован на «Оскар» за роль в фильме «Мой парень – псих» Дэвида О. Рассела. За этой номинацией последуют еще две актерские и одна продюсерская – за фильм «Снайпер» Клинта Иствуда. В 2015 году в Лондоне актер был замечен с моделью российского происхождения Ириной Шейк. Бестактные иронисты говорят о «модельной фазе» в его личной жизни: отношениям с Шейк предшествовал роман с британской моделью Суки Уотерхаус.
