Максим Фадеев
Разговор со всеми деталями можете прочесть на сайте «Сноба».
На 25 лет назад
Если бы разговор с Максом Фадеевым происходил четверть века назад, летом 2000 года, он оказался бы не в Москве, а где-то в Европе: с 1997 года продюсер жил в Германии — туда уехал вместе с отцом, имевшим немецкие корни. Поначалу казалось, что этот переезд откроет новые возможности, но со временем стало ясно: жизнь там для него «не своя».
В Германии Фадеев работал в разных местах, в частности писал музыку к короткометражным авангардным фильмам. Тогда же он записал собственный альбом Oil Plant.
Он был уже готов к релизу, но оказался заблокирован в лейбле Warner/Chappell после звонка Михаэля Крету, создателя проекта Enigma
Крету пригрозил уйти с лейбла, если проект Фадеева выйдет. Лейбл выбрал Enigma. В результате Oil Plant пролежал на полке почти двадцать лет и вышел только в 2016 году.
Другой альбом музыканта, написанный в то время, — «ДНК» — свет так и не увидел, хотя он был полностью готов еще в то время. Не удалось найти подходящего солиста, а попытка спеть самому показала, что эта вокальная задача слишком серьезна.
Позже семья Фадеева перебралась в Прагу, «поближе к славянам», но и там все оказалось чужим. Решение вернуться в Россию продюсер принял по случайному, но сильному эмоциональному импульсу.
Живя в Праге и работая приглашенным продюсером во Франции, он однажды проезжал по Парижу и услышал из соседней машины песню Александра Розенбаума «Поднимем чашу за детей наших». Реакция была мгновенной: он повернулся к жене и сказал: «Поехали домой». Та ответила: «Поехали». На этом обсуждение закончилось — и они вернулись.
Максим Фадеев
Музыкальный контекст конца 1990-х
В то время Фадеев увлекался трип-хопом, слушал Portishead, Massive Attack, Prodigy, Бьорк, Питера Гэбриела. Конец 1990-х он называет «урожайным» временем для музыки: по всему миру одновременно появлялись сильные проекты, а слушатели хотели нового и умели отличить оригинальность от копирования.
В России тогда появились Линда (как раз один из первых проектов Фадеева) и уфимская группа Via Chappa, которую Фадеев описывает как «настоящих индейцев», живших среди бандитов и понимавших, о чем читают. Позже их, по словам музыканта, сменили гламурные «гангстеры» в кепках и с цепями, говорившие о гетто, которого никогда не видели.
Фадеев отмечает разницу между западным и российским шоу-бизнесом тех лет
В Германии или Франции можно было встретить мировую звезду в столовой, поговорить о музыке без формальностей. В России же все оказалось построено на пафосе и денежных связях.
Эфир на радио и телевидении покупался. Исключением был MTV при Борисе Зосимове, но после его ухода и там установили тарифы. «Муз-ТВ» за один показ клипа сначала просил 15 долларов, потом 25, потом 50. Через какое-то время — уже 100, 150, а затем 500 долларов за эфир. При четырех показах в день это превращалось в 2000 долларов расходов.
Менеджеры занимались передачей «конвертов» в нужные руки. Сам Фадеев старался не иметь прямых контактов с программными директорами, но несколько таких встреч ему запомнились. Например, на радио ему предложили «увлажнить рабочий барабан». «Я тоже так подумал, что интересно будет посмотреть, как это делают», — иронизирует он.
Основные проекты
Линда: абсолютный поток и работа в условиях ограничений
Максим Фадеев и Линда
Проект Линды (1994-1998) Макс Фадеев называет примером «абсолютного потока». Вся работа велась дома, в наушниках, на одном инструменте. Альбом был записан всего на 16 дорожках с предустановленной звуковой базой.
В 1990-е у музыкантов не было бесконечных технических ресурсов, и это заставляло мыслить изобретательно, искать уникальное звучание в рамках ограничений.
Фадеев до сих пор советует ученикам работать с тремя-четырьмя звуками, но так, чтобы они «качали» и были на своем месте
Он считает, что именно ограничения дают серьезную возможность для маневра. «Чтобы с деньгами получился „Аватар“, нужно сперва научиться вообще без денег», — говорит он, приводя в пример «Крестного отца», где большую часть бюджета отдали Марлону Брандо, а роли исполнили тогда еще неизвестные актеры, ставшие позже суперзвездами.
Глюк’oZа: от «тяжеляка» к детскому синтезатору
Максим Фадеев и Наталья Ионова
История Глюк’oZы (2001-2007) началась с просьбы Михаила Козырева (признан иноагентом), тогда руководителя «Нашего радио»: «Нужен настоящий рок». Фадеев год работал над материалом Total, но музыкальный журналист посчитал музыку слишком тяжелой.
Продюсер «психанул»: купил за 70 долларов в пражском магазине Tesla детский синтезатор, включил примитивный бит и бас, записал предельно простой трек. Это и стало отправной точкой проекта.
Первоначально артистки в Глюк’oZe не планировалось — должен был быть лишь виртуальный персонаж. Но так как зарабатывать можно было в основном на концертах, под песни начали гастролировать подражатели в кукольных головах. Пришлось показать настоящую исполнительницу — Наталью Ионову, которую Фадеев заметил на съемках фильма «Триумф».
Клипы Глюк’oZы производила отдельная команда из 30 человек
Фадеев придумывал сюжеты и образы, а реализацией занимались художники из Воронежа — Антон Гречко, Леонид Блюммер, супервайзер Андрей Евдокимов и другие.
Создание одного ролика занимало около трех месяцев и обходилось примерно в 100 тысяч долларов. Эти видео не приносили прямого дохода и служили исключительно имиджевым инструментом.
Со временем уличный образ Глюк’oZы перестал работать. После замужества Ионова, по словам Фадеева, стала частью гламурного круга «теток в Chanel с сумками Birkin», что оттолкнуло основную аудиторию.
Некоторые песни того периода, например «Танцуй, Россия, и плачь, Европа», продюсер считает недооцененными: для него это было точное эмоциональное высказывание, понятное простым людям.
Serebro: импровизация и «человеческое» звучание
Максим Фадеев и участницы группы Serebro
Группа Serebro (2007-2019) появилась после Глюк’oZы. Первой в состав попала Ольга Серябкина — Фадеев заметил ее на подтанцовке у певца Иракли и узнал, что она поет. Записи, которые она принесла, показались ему приличными, а харизма и улыбка дополнили впечатление.
Затем в группу пригласили Марину Лизоркину — художницу, живущую, по его словам, «в своем особом мире». Ее замкнутость и странность придавали проекту особый шарм. Он сравнивает ее с участницей нового состава Serebro, Дашей (Keiko), только та не художница, а поэтесса.
В отличие от просчитанной до мелочей Глюк’oZы, Serebro был проектом, построенным на импровизации
«Это чистый поток, — говорит Фадеев. — Могу сесть за компьютер, взять инструмент, показать любой текст — и я его спою». Он позволял себе не доводить каждую деталь до идеала, а иногда оставлял удачные, но случайные находки без правок.
По его словам, Serebro был более модным и одновременно более «душевным» проектом, потому что в нем было много его самого — «непридуманного».
Сравнение трех проектов: Линда, Глюк’oZa и SEREBRO
Если бы сейчас Максу Фадееву предложили выбрать между дебютными альбомами Линды, Глюк’oZы и Serebro, он без колебаний переслушал бы Глюк’oZу. Этот проект он считает особенно креативным и тщательно проработанным, «вырисованным до деталей». В нем важен каждый штрих, и ни одна мелочь не оставалась без внимания.
Serebro для него — более модный и одновременно душевный проект. Здесь он позволял себе большую свободу, в которой можно было оставить удачную идею без правок, если она передавала нужное настроение.
Линда в свою очередь — пример абсолютного потока, созданного в условиях жестких технических ограничений. Минимум дорожек, минимум звуков — и при этом максимальная концентрация на атмосфере. По словам Фадеева, именно такие условия заставляют находить нестандартные решения и рождают уникальные результаты.