В чем смысл финала сериала «Сирены»: объяснение психолога

О ЧЕМ СЕРИАЛ

Девон (Меган Фэйхи) в отчаянии просит помощи с уходом за больным деменцией отцом у младшей сестры Симон (Милли Олкок), но не получает ответа, а лишь нелепую корзину фруктов с пожеланием выздоровления. После ночи, проведенной в полицейском участке по причине наследственного алкоголизма, Девон преодолевает долгий путь, чтоб лично бросить ту самую корзину в лицо неблагодарной сестре, ради воспитания которой пожертвовала учебой и личной жизнью.

Гостья из прошлого застает врасплох до неузнаваемости изменившуюся сестру: Симон забыла о неблагополучной семье, из которой родом, и теперь обитает в совершенно другой стратосфере общества — на должности то ли личной помощницы, то ли нарциссического двойника некой загадочной Микаэлы (Джулианна Мур). Формально Симон ее ассистентка, но выглядит то ли как подруга или дочь, то ли как запасная копия Микаэлы — жены миллиардера, покровительницы диких птиц и просто харизматичной и влиятельной женщины, имеющей племя приспешников.

«Ты в секте», — сразу же заключает Девон, и выступая в своей привычной роли спасительницы, пытается освободить сестру от гуру-босса, от богатого парня и, конечно же, от нее самой, поскольку для Девон ясно, что это уже не та сестра, с которой она выросла.

Богатый и сытый мир для Девон выглядит угрожающе сектантским, потому что она привыкла к абсолютно другому — к выживанию. В ее жизни задачи первого порядка — не спиться, свести концы с концами на низкооплачиваемой работе и не умереть от усталости, ухаживая за отцом с деменцией. На чарующем острове перед Девон встает новая задача — балансировать между стремлением спасти сестру и соблазном стать частью этой манящей системы.

Психологические темы сериала

В каркасе сериала — широкий спектр психологических тем. Это детские травмы, которые становятся несущей конструкцией взрослой жизни. Это исследование женской идентичности, такой мощной и такой хрупкой.

Всех трех героинь объединяет ранняя утрата матери, оставившая душевную пустоту и внутреннюю трещину. С травмой каждая обходится по-своему. Девон топит ее в алкогольной и сексуальной зависимости. Микаэла реабилитирует подбитых птиц и людей, теряясь в спасательстве. Симон возводит другого в культ и растворяется в нем до полного исчезновения себя.

Это не столько роль, сколько борьба за целостность и невозможность интегрировать важные части себя. Для каждой они свои. Для Микаэлы — это невозможность стать матерью. Для Девон — неспособность быть возлюбленной и избранной. Для Симон — и вовсе невозможность жить без панических атак.

Сериал исследует, как женское начало — переполненное заботой, стремлением к слиянию, служению и растворению в другом — может не исцелять, а разрушать, если оно не интегрировано. Пусть мужское в этой реальности ослаблено, но деменция отца, как и в целом короткая память мужских персонажей, становится символической осью. Вместе с памятью исчезает прошлое, стираются травмы — но вместе с тем исчезает опора. Что человек хочет забыть, а что не может не помнить — становится одной из ключевых тем.

МИФ КАК КЛЮЧ К ФИНАЛЬНОМУ ПОВОРОТУ

В древнегреческом мифе сирены — то ли птицы, то ли женщины с манящим голосом, который проникает в душу и лишает воли. Их пение — это соблазн, сбивающий с курса, размывающий волю и уводящий к гибели.

Три главные героини, будто те самые мифологические сирены, живут на отдаленной скале и поют свои песни, не слыша друг друга. Изначально владычицей этого полного магнетизма острова предстает Микаэла — всех тянет к ее харизме, власти и деньгам.

Постепенно и сам зритель оказывается внутри этого мифа — в положении мореплавателя, сбившегося с курса под пение сирен. Зритель смотрел на Микаэлу через призму взгляда недоверчивой Девон и восхищенной Симон — и принял культ за истину. Но когда младшая сирена свергает старшую, становится ясно: разрушение одной иллюзии не освобождает, а запускает повторение и очередной виток обольщения властью и богатством. Парадокс финала в том, что культ не уходит — он просто сменяет лицо.

ЧТО ПРОИСХОДИТ В ФИНАЛЬНОМ ЭПИЗОДЕ

В начале сериала Микаэла на краю утеса прижимает к груди сокола, которого выходила, чтоб выпустить в дикий мир. Она руководит собственным обществом по охране птиц и следит за ходом реабилитации травмированных и брошенных птенцов, чтоб потом вернуть их обратно в небо. Но не всем это по душе. Увы, тот самый сокол перестал быть пригодным для дикого мира, откуда он родом. Он вернулся, разбил окно и умер в объятиях Микаэлы. Это про хрупкость свободы и про возвращение к тому, кто тебя приручил.

Симон похожа на одну из этих раненных пташек, которую Микаэла приручила в надежде исцелить. Бежав от бедности, жестокого обращения отца, самоубийства матери, Симон попадает под крыло Микаэлы: в мир, где все ее желания могут стать реальностью. Она и помыслить не готова о возвращении в родной провинциальный городок, к своему прошлому, которое мечтает забыть.

В кульминации сериала Симон стоит на краю утеса — уже не как беглянка из бедности, а как новая миссис Келл. То, что начиналось как зависимость, завершилось захватом: Симон так боится потерять то ощущение власти, принадлежности и красоты, которое она испытала рядом с Микаэлой, что просто занимает ее место.

Функциональная замена не несет никаких душевных терзаний. Симон, недавно боготворившая и демонизировавшая Микаэлу, легко ее вычеркивает, ведь после идеализации непременно следует обесценивание. Культ не предполагает равенства — в нем нет пространства для подлинной встречи с другим, только механизм поклонения и последующего низвержения. Там, где возникает культ, не может быть подлинной человеческой близости. Только воспроизводство той же схемы — за счет подавления, замещения и предательства.

РАЗВЕНЧИВАНИЕ МИФА И РАЗРУШЕНИЯ КУЛЬТА

В центре истории — не культ в его классическом понимании. Речь о явлении куда более повседневном, но не менее разрушительном — культе харизмы, власти и денег. Симон искренне поклоняется Микаэле — ее облику, голосу, запаху. Она хочет благоухать также — доходит до того, что дожевывает за кумиром жвачку. Быть личным ассистентом Микаэлы — значит спать в одной постели, когда той одиноко, ароматизировать ее нижнее белье, сочинять эротические сообщения ее мужу и одновременно отслеживать его измены. Это не просто работа. Это ритуальное слияние.

Микаэла, вероятно, берет на себя роль любящей матери, которой у Симон никогда не было. В то же время у самой Микаэлы нет детей — и это ее глубокая боль и источник отчуждения в браке. Увы, именно она собственноручно воспитает для мужа новую версию себя — молодую и плодородную.

Отношения между ними не выдерживают различия: Симон полюбила не саму Микаэлу, а то, кем чувствовала себя рядом с ней. Она боготворила не человека, а свое отражение в ее глазах — образ, в который она превратилась рядом с Микаэлой. Здесь и происходит подмена: вместо любви, партнерства или дружбы возникает стремление обладать, раствориться, стать неотличимой. Страх потерять это одобрение, эту иллюзию принятия, никогда по-настоящему не пережитую в детстве, делает Симон безжалостной. Когда угроза отвержения становится реальной — она выбирает сторону силы.

КУЛЬТЫ СРЕДИ НАС

Американский клинический психолог Маргарет Тэлбот Сингер в своей книге «Культы среди нас» (1995) описывает, как легко культ может маскироваться под под любые формы близости — семью, дружбу, рабочие отношения. Его суть — в захвате мышления, подавлении критического восприятия, размывание границ, изоляции от внешнего мира, создании особого языка и культе личности. В изолированном доме Микаэлы, где проходят чудные ритуалы и звучит загадочное «хэй-хэй», мы видим все эти признаки.

Хобби Микаэлы — спасение хищных птиц — это символический ключ к пониманию ее внутренней мотивации и способов взаимодействия с людьми. Соколы, как образы свободы, которых нельзя подчинить напрямую, становятся частью нарратива власти через покровительство. Но это не только акт контроля, а способ возвыситься — прикасаться к дикому и свободному, не порабощая, но все же удерживая в орбите своей заботы.

Именно по такому же принципу выстраиваются ее отношения с Симон. Забота и включенность здесь становятся инструментами влияния, а благополучие другого — пространством для проекций. Как подчеркивает Сингер, культ — это не обязательно секта. Это, прежде всего, психологическая форма захвата. Симон была пуста и ранима, а пустота требует заполнения — идеалом, фигурой, смыслом. И культ предлагает именно это. Он начинается с утешения, обещания тепла, принадлежности, новой идентичности. Но затем предъявляет цену — отказ от автономии, от различий, от собственного «я».

Симон теряет способность различать себя и другого. Она не просто хочет быть рядом с Микаэлой — она хочет быть Микаэлой. В реальных отношениях, при подлинной встрече с другим, важна разница — признание того, кто ты и кто Другой. Но Симон к этому не готова: вместо узнавания она совершает захват. Симон буквально вбирает в себя Микаэлу, «крадет» ее дом, мужа, ее личность. Симон не хочет быть рядом с Микаэлой. Она хочет быть Микаэлой. И это — страшная правда культа: он не создает связь. Он подменяет ее.