В сентябре-октябре 2023 года Psychologies.ru, Школа писательского и сценарного мастерства и проект объявили опен-колл «Как память становится текстом». В течение месяца мы получали множество удивительных, трогательных и очень правдивых историй — о детстве и родителях, переездах и работе, любви и расставаниях.
Всего на конкурс поступило более 400 текстов, из которых редакция Psychologies.ru выбрала дюжину для публикации на сайте. И сегодня мы хотим поделиться рассказом Марии Шакировой «В окнах».
«В окнах»
Я заметила, что в доме напротив ночью всегда горит одно окно. На нем нет штор, так что я знаю, что это кухня. Она удивительно пустая — нет холодильника, плиты, стола. Табуретка, окруженная снятыми со стены ящиками, стоит посреди комнаты. С потолка свисает лампочка-груша.
Она не гаснет даже днем.
Ночная работа не позволяет мне следить за этим окном до рассвета — центром моего внимания является монитор, заменяющий ночник и будильник справками о закрытии американских торгов и землетрясениями в Иркутске. Но иногда я поглядываю на соседей, с теплом замечая, что я не одна. Слышите ли вы меня? Знаете ли, что я тоже боюсь уснуть?
Юноша сидит на подоконнике, девушка — на единственной табуретке. Они, сгорбившись, смотрят в свои телефоны, лишь иногда качая головой. Их одежда такая «обычно-домашняя», что я не сразу обращаю внимание, что она одинаковая — старая спортивная форма для занятий на улице с надписью на незнакомом мне восточном языке. Так одевается почти весь наш район.
Почти весь наш район живет на снятых полках и надеждах на переезд.
***
— Соседи с четвертого тоже не спят всю ночь, — говорю родителям, утром вылезающим на нашу четырехметровую кухню. Мы по очереди подходим к чайнику, чтобы не столкнуться. Готовить на плите завтрак вообще не принято — из четырех конфорок работает лишь одна, занятая свистящим кипятком.
— Дальнобой из рейса вернулся, да? — отец усмехается, заваривая чай, который выпьет только вечером, и не обязательно этим. Он с соседом снизу не знаком, но почему-то знает, что он дальнобойщик. Говорит, потому что он бородат и лыс, а еще редко появляется дома. Только вот отец сам бородат и лыс, а на работе у него есть раскладушка, чтобы не ночевать у нас, но при этом он не дальнобой.
— Нет, в доме напротив, в шестьдесят пятом, — я киваю в окно, из которого видно лишь шестьдесят пятый дом и башни-новостройки — костлявые, намеченные силуэтами кранов. В нашем старом, заплесневелом районе, утонувшем в зелени хрущевских тополей и кленов, что-то выше девятого этажа кажется небоскребом. Поднимешь голову — сломаешь шею.
Низкие пятиэтажки, куда дотягиваются лестницы пожарных, стоят так близко, что соседями можно стать буквально с кем угодно
— Так этот же дом выселили, — мать говорит это и продолжает раздраженно бороться тупым ножом с докторской колбасой, не замечая моего удивленного взгляда. Как это выселили? Вон же, окно на четвертом этаже открыто, лампочка, что странно, все еще горит. И люди ночью там совершенно точно были.
— Смотри-смотри, — я тыкаю пальцем в пыльное окно. Но мать не смотрит. Отец делает вид, что пытается разглядеть, но он еще не надел очки, так что это лишь вежливый интерес. Мой раздраженный недосыпом мозг хочет, чтобы они обязательно посмотрели и увидели, что я права.
— Иди спать, а то твои новости без тебя не начнут.
Утро — вообще не место для размышлений. Тут только рычать друг на друга и быстрее собираться в час пик, чтобы пообниматься с вонючими пассажирами. Мне тяжело представить, как мы будем переезжать отсюда: кому-нибудь точно откусят голову.
Из своей комнаты я рассматриваю дом еще раз — в окнах видна голая мебель без посуды и тканей, нигде нет штор. Почему я никогда не замечала, что в доме напротив никто не живет? Я знаю каждую трещинку на фасаде. Я видела, как горел балкон того же четвертого этажа в особенно жаркий май, когда вернулась с провального экзамена по литературе. Я помню, как сумасшедшая старушка с первого этажа облила меня с собакой помоями, окончательно прогнав мое похмелье после защиты диплома. Я помню, как в июльский ураган срывало крышу, пока я рассылала везде просьбы взять меня хоть куда-нибудь на стажировку.
И я не заметила, как дом опустел. Появились пришлые, взломавшие замок без домофона на подъезде и не испугавшиеся дверей без ключей. И эти пришлые успели стать для меня привычными жильцами, заменив тех, кто уехал в новые дома.
***
Перед работой выбегаю в магазин. Послушные часам пьяницы уже выстроились перед кассой с пузырями — я пропускаю их перед собой, обнимая свой сухпай на ночную смену: тосты, сыр, энергетик и йогурт. Не хочу спорить — лучше извинюсь перед сменщиком, чем еще раз выслушаю что-нибудь от людей, которые живут, чтобы пить. В нашем квартале только один магазин, где продают много алкоголя и который работает после десяти: переехавшим в последнее десятилетие это не нужно по религиозным причинам, а старые жильцы снижают возраст дожития и увеличивают статистику по сердечно-сосудистым.
До дома — два поворота, но в повисшем тумане, заменяющем снегопад, все кажется дальше. И две стройки из очертаний будущего превращаются в надвигающихся гигантов. Бетонные скелеты смотрят сверху вниз на крохотные хрущобы и готовятся сделать следующий шаг. Высвеченный строительными прожекторами туман тормозит их: пока смотришь, новостройки не двигаются. Вокруг них медленно крутятся краны, тыкая стрелами в уязвимые углы даже ночью. Застыв в палисаднике, я боюсь оторвать взгляд — отвернусь, и они меня поглотят. Черные проемы этажей окажутся ртами, не замурованными окнами.
Вибрирует телефон в кармане, сдергивает пелену с глаз. «Ты где? Твоя смена?» — сменщик экономит буквы. В лицо я его никогда не видела, только на аватарке в чате. Мы просто отдаем друг другу в одиннадцать вечера новости, которые никто не прочитает.
«Да, бегу, сорри, что-то с удаленкой», — и я действительно бегу
В детстве каждый этаж для меня был препятствием из двадцати ступеней. В надежде увидеть заветную пятерку я разглядывала зеленые стены, каждый раз обманываясь. Нужно было пройти еще много-много. Я цеплялась за зеленые перила, пачкалась в самой дешевой и самой вонючей краске, которую мать смывала со всей одежды и оттирала с моих щек.
Третий этаж с вечными ссорами, четвертый этаж с лающим шпицем. На пятый этаж — последний этаж, куда милостиво поднимется скорая за тобой. Их тут всегда море: ночью огни машин можно использовать вместо фонарей, носилки то и дело мелькают на этажах. Носилки почему-то проходят, а гробы — нет. Только на плечах.
«На месте, передавай наследство», — я только поворачиваю ключ в замке, а уже принимаю пучину бесполезных фактов. Со мной они добираются до рабочего стола и утопают в клавиатуре. Только после этого я стягиваю обувь и зимнюю куртку. Мать говорит, раз мы скоро переедем, то можно пол уже не мыть.
Когда будет тихо, я все же вытру следы и разложу вещи. Тогда же пожарю тосты и с ноутбуком сяду у подоконника разговаривать с горящим окном напротив — на нем иногда тоже кто-то сидит, пусть и не видит меня. Он должен знать, что где-то забастовки, лесные пожары в декабре, метели и белые медведи, которые едят тушенку из банки.
***
Днем меня подбрасывает во сне.
Треск разносится по моей маленькой комнате, сплетаясь с запахом паленой электрики. Оглушительно орет бесперебойник. Я чувствую какое-то странное облегчение — это не кошмар, это реальность, которая не изменится от моей испуганной фантазии. Если мне кажется, что мой дом вот-вот рухнет, — он не обязательно рухнет. Если мне снова кажется, что нам прожгли крышу, это не так.
Сваливаюсь с дивана на пол — он дрожит, как спина испуганного зверя. За окном слышатся удары, и я ползу в его сторону, осторожно выглядывая наружу, ожидая увидеть проломивший дом кран или что-то пострашнее.
От соседних трех подъездов остается два. Огромное чудище откусило ровный полумесяц, оставив следы от клыков на одинаковой кухонной плитке пяти этажей. По развалинам карабкается экскаватор, ковшом разгребая остатки мебели и десятки лопнувших лампочек. Туман заменяется взметнувшейся пылью.
Каждый новый удар ковшами сотрясает и мой дом тоже. Будущее будто со строительной техникой перелезло через забор новостроек и вломилось в панельные стены.
Эхо ударов напоминает моему дому — он следующий
— Мам! — впервые звоню ей сама. — У нас сносят дом! И… Кажется, у нас сгорела проводка.
Источник запаха, который носится по квартире, найден под деревянным плинтусом.
— Ну позвони отцу, у меня урок! — помехи поглощают невольно шипение и превращаются в гудки. Конечно, ведь отключение электричества и запах гари у нас — обычное дело. В моей комнате нет питания — в стенах все сгорело. Сложная система переходников помогает мне оставаться человеком. Но, видимо, до первого толчка.
— Пап, у нас проводка сгорела, — уже увереннее говорю я. Как свидетель над больным по телефону объясняю симптомы и запахи, но скорая помощь советует лишь выйти на лестницу и выключить все.
— Ничего, как будто первый раз, — звучит совсем не как диагноз.
***
— Аквариум только на помойку.
Я с грустью стою с кастрюлей, в которой бьется черепаха, у полной стекла мусорки. В новом доме, конечно, отдельной комнаты для рептилии не выделили, так что остается только так, в кастрюле, словно суповой набор, пока не найдем там зоомагазин. Красноухие черепахи могут несколько дней переезда и без воды пожить.
Старый дом смотрит на меня прозрачными глазами: из него исчезают люди, забирая с собой уютные шторы. За ним живыми, блестящими окнами с жалюзи и москитными сетками следят новостройки. Каким нужно быть храбрым, чтобы жить выше пятого этажа?
Машина отсекает все звуки. Через пыльное окно я смотрю, как молча строится третья башня. Будет четвертая. Она откусит еще один напротив, вытряхнув людей с лампочками. Изменятся маршруты. Негде будет поставить табличку «здесь жил самый сильный дедушка, выходивший гулять даже на костылях», «отсюда увезли безымянную бабушку, чью квартиру взламывали при всем подъезде», «в этом доме никто никогда не видел, но каждый слышал ту самую пару, что всегда ругается».
На этих ступеньках я впервые поцеловалась. У этого подъезда мне дарили сорванные с клумбы цветы. В этих безымянных переулках без фонарей я плакала над всеми напастями мира. В этих окнах я видела жизнь, вела свои маленькие летописи на каждое из них, запоминая даже кошек, сидевших на подоконниках.
Куда их всех раскидал удар ковша?
