Анастасия Гурнева
Психолог, гештальт-терапевт
Психолог, гештальт-терапевт
Основное
Консультирующий психолог, гештальт-терапевт
Родилась в 1980 году в Москве. В возрасте 11 лет на кружке по психологии во Дворце Пионеров впервые познакомилась с арт терапией, увлеклась практической психологией и годами посещала занятия. К 4 курсу МГППУ открыла трудовую книжку записью о работе психологом. Помимо базового образования имеет сотни часов дополнительного обучения, сотни часов личной терапии и супервизии.
Несколько лет после окончания университета посвятила работе в государственных учебных заведениях: детских садах, школах, центрах дополнительного образования. Занималась развитием в форме игры базовых навыков, необходимых для успешной учебы в школе, вела тренинги для подростков, консультировала родителей. Преподавала в вузах, проходила личную терапию, училась в Московском гештальт институте, получала специализацию по работе с психологической травмой, участвовала в интенсивах и конференциях.
Параллельно с этим плотно сотрудничала с благотворительными фондами, помогающими региональным детским домам. Участвовала как в краткосрочных, так и в длительных проектах помощи детям-сиротам. Создавала, проводила и анализировала многолетние программы повышения квалификации для воспитателей детских домов и сотрудников опеки и попечительства, много работала с детьми как в индивидуальном, так и в групповом формате, вела Школу и Клуб приемных родителей, обучала волонтеров.
В 2016 сфокусировала все свое внимание на индивидуальном консультировании. Последние направления — работа с людьми, пережившими насилие. Из любимых методов работы: МАК, гештальт и соматическая процессуальная терапию травмы.
Консультации
Проводит индивидуальные консультации и мастер-классы.
От первого лица
Есть два взгляда на задачи психотерапии. Один — не столько психотерапия, сколько психохирургия — предполагает жесткие и быстрые изменения: например, боялся и перестал, прокрастинировал и начал делать, растворялся в других и стал отстаивать границы, было плохо — стало хорошо. Такой взгляд оценочен и критичен: бояться, прокрастинировать и терять себя — плохо. Из оценки рождается стратегия — убирать, вырезать, уничтожать симптомы. Но часто симптомы — это часть нас, и оторвать их без еще больших потерь невозможно. Как следствие, бывает такое: убрали симптом в одном месте, но самокритика, на которой он вылез, так и осталась, так что в старом месте появляется новая проблема.
Другой же взгляд предлагает видеть изменения как следствие узнавания себя, освоения внутреннего пространства без ежесекундной критики и борьбы с самим собой. В нем важно исследовать свой мир и повышать осознанность даже в проблемных ситуациях: если это страх, что он делает с человеком, какие ресурсы нужны, чтобы подойти к пугающей ситуации; если прокрастинация, то как именно выбраны цели и где живет мотивация; если созависимость, как можно позаботиться о боязни отвержения, где внутри живет личная автономия, как ей помочь проявиться. Мне нравится этот взгляд, во-первых, тем, что в нем есть уважение к человеку и тому, как он организовал свое внутреннее пространство, а во-вторых, тем, что как показывает мой опыт: этот взгляд хоть и кажется медленным, но ведет к более глубоким изменениям, а сами они надежны и долгосрочны.
Контакты
Телефон: +79266515592
Образование
Основное
Московский городской психолого-педагогический университет
Факультет специальной психологии, кафедра пато- и нейропсихологии
Дополнительное
Московский Гештальт Институт
Гештальт-терапевт
«Мой молодой человек (живем вместе 2 года) часто мне грубит, называет словами, которыми просила не называть, в ссоре может грубо обозвать и даже ударить. Если ему что-то не нравится, то он игнорирует меня, говорит „отстань“, может сделать вид, что меня не замечает при людях, недавно в ссоре ударил по голове…»
«23 декабря, в мое 70-летие, умер муж. Я до сих пор не могу в это поверить. Разговариваю с ним, как будто он жив. Прожили мы 14 лет, за все время я не слышала от него ни одного грубого слова, и сейчас я не могу расстаться с мыслью, что мне надо к нему. Ему там плохо без меня…»
Нам пишут письма. Пишут женщины, пережившие насилие дома. Еще детьми. Пишут подростки, которые подвергаются домогательствам от отцов или отчимов. Кто-то из них отваживается сообщить матерям — но те… не верят им. Почему же многие женщины предпочитают не признавать очевидного и не реагировать на тревожные признаки? Об этом мы поговорили с режиссером Наталией Мещаниновой и психологом Анастасией Гурневой.
«В третьем классе меня ночью изнасиловал старший брат. Он был выпивший, так как работал на стройке, а родители отдыхали в санатории. С нами оставили бабушку, которой не было до нас дела, она спала в дальней комнате возле печки…»
«Когда мне было три года, мать спустя месяц после развода с отцом (за которого вышла замуж через месяц после знакомства назло другому мужчине), съехалась с сожителем. И в моей жизни начался кошмар, растянувшийся на 13 лет. Тогда я ничего не могла знать об абьюзе, но испытала его с лихвой…»
«Моя мама — несостоявшийся в жизни человек. Ее муж изменил ей и бросил с ребенком (моим младшим братом). Теперь он живет с любовницей и у него новая семья. В это же время маму сократили с хорошей должности. И теперь уже 10 лет как она не работает. Живет на алименты от бывшего мужа. Говорит, что не может найти работу, которая была бы достойна ее…»
