«Я сказал врачу, что не принимаю его диагноз как приговор»: психолог Александр Асмолов — о «феномене прирученной смерти»

Стремление развиваться, превзойти себя, стать лучше заложено в нашей природе или это культурный феномен?

Есть замечательная формула: «Природа наша делаема». Она так или иначе звучит у разных гениев понимания человеческой души. Прежде всего, у Алексея Алексеевича Ухтомского, который, будучи одновременно и монахом, и психологом, и физиологом, говорил, что человек наделен уникальными возможностями, которые сам развивает в процессе деятельности. Другого мастера, который утверждал, что мы можем постоянно трансформироваться, звали Федор Михайлович Достоевский. Он бросил фразу: «Личностью надо выделаться».

Корень в обоих случаях один: «дело». Человек возделывает себя как собственный сад. Или создает себя как проект своей собственной судьбы. Но мы можем и приговорить себя к прошлому, стать заложниками диктатуры прошлого опыта. И тогда можно набивать в себе знания, как хомяк за щеки. И эти знания, как мешок, могут тебя потопить, когда ты плывешь по реке жизни. Поэтому я в своих исследованиях отстаиваю такой переход: от парадигмы человеческого капитала к парадигме человеческого потенциала.

Все стали говорить не о финансовых инвестициях в человека, а об интеллектуальных накоплениях в виде эрудиции и знаний. Мне кажется, что мы делаем себе саркофаг из собственной эрудиции. Мой любимый Лев Выготский восклицал: разве человек — это кожаный мешок, набитый рефлексами? Человек — это развитие, это перспектива. Это незавершающийся проект эволюции, и потому в нем заложен огромный потенциал. Мне близка эта концепция эволюционного оптимизма.

Получается, это вопрос выбора? Если я решу, что могу расти и преодолевать невозможное, так и случится?

Только вы выбираете, кем вы будете. Причем не только человек делает выбор, но и выбор делает человека. Вот в русской культуре есть такое слово — «заговоренный». Некоторые даже обращаются к колдунам, шаманам, чтобы их заговорили, заколдовали. Но, знаете, самый большой колдун по отношению к человеку — он сам. Он может так себя заколдовать, что станет бездвижным. Он может сказать: «Я ничего не умею», «я ничего не знаю». И таким стать. И наоборот.

Ключевое отличие человека от других существ на лестнице эволюции заключается в том, что он может освободиться от груза собственного опыта. Он способен сбросить с себя собственную биографию и стать другим. Эти слова любимого учителя, Алексея Николаевича Леонтьева, значимы для меня не только в психологии, но и в жизни.

Когда меня несколько лет назад один врач приговаривал к смерти, я сказал, что не принимаю его диагноз как приговор, потому что у меня столько дел, которые должны сделать меня и которые буду делать я. И в буквальном смысле произошло преобразование. То есть я говорю об этом не только на уровне научных концепций — это моя собственная ценность, мой личностный смысл.

Александр Григорьевич, чтобы принять этот вызов и ответить врачу так, как сделали вы, требуется много мужества.

Я не знаю, что толкало меня. Когда врач с немецкой вежливостью (это происходило в Германии) и подчеркнуто четко сказал: «Вам осталось жить три месяца», то — конечно, все мы люди — первой моей реакцией была оторопь. Второй — привет великому Фрейду, — спрятаться в доспехи своих психологических защит. Но есть и третья вещь: либо я верю в то, что сказал врач, либо верю в свое предназначение.

И я сказал: «Знаете, доктор, наверное, многие вещи вы как мастер диагноза оценили совершенно точно, но этого не будет, потому что я должен дописать книгу. Думаю, что в ближайшие год-полтора этого не произойдет». Тем самым — теперь я задним числом это понимаю — я применил к себе ключевую формулу культурно-деятельностного подхода, разработанного Выготским, Леонтьевым и Лурией: «В начале было дело». И я стал действовать, хотя понимал, что ставки высоки.

У меня всегда перед глазами лицо врача уже из московской, 62-й онкологической больницы, который сказал: «По всем правилам я не должен делать вам операцию, много противопоказаний, я не имею права. Но мне очень хочется. Что вы скажете?» Гениальный разговор. Я отвечаю: «Давайте рискнем». — «Да, но это будет разный риск. Если вы рискнете, а я проиграю, то я буду переживать». — «Ну а если я проиграю, то вы уже не будете переживать».

И он делал операцию девять часов, он рискнул. Я восхищен человеком, который вышел за пределы медицинских регламентов. Мы ударили по рукам как два мужика. Все-таки неслучайно слово «мужик» связывается со словом «мужество». Это был его мужественный поступок — предложить мне то, что он мог и не делать. У меня была более простая ситуация. Я понимал, что между «быть» или «не быть» я должен выбрать «быть».

Это тоже мужество — быть.

Это самое большое мужество на земле. С одним дополнением: мужество быть достойно. Моя любимая формула — «Индивидами рождаются, личностью становятся, индивидуальность отстаивают». Когда немецкий врач обозначил срок, я возразил: это моему индивиду осталось три месяца. А моя индивидуальность вызовет его на дуэль и поборет его. Индивидуальность способна преодолеть биологического индивида. Я назвал это «феномен прирученной смерти».

Что придало вам сил в этой дуэли?

Я не знаю, сильный ли я, но всегда, когда мне в жизни фигово (простите за термин, но он точно в контексте, ведь вопрос о смыслах — это, по Андрею Вознесенскому, вопрос «а на фига?»), я прежде всего думаю, сколько мучений доставлю тем, кто в меня верит, если исчезну. Их нельзя подвести.

Кажется, у вас так много этого «на фига», «зачем» и «для чего», — занятия со студентами и научная работа, стихи и книги, которые ждут воплощения…

У меня поток влюбленностей! Сегодня на лекции, слушая талантливое выступление своих студенток, я сидел и думал: какой я счастливый! Ведь счастье — это не что, а кто. И я придумал даже название книги, которую хочу написать, — «Мои счастья!».

Вы производите впечатление человека, чье призвание как будто родилось вместе с ним. Это так?

Не совсем. У меня в юности был старший друг, поэт Наум Коржавин, и он однажды бросил: «Никогда не предавайте своих стихов». Ведь я долго жил стихами, говорил стихами. И хотел поступить в Литературный институт. Но бывают в жизни фразы, которые сбивают.

Я принес свои стихи в редакцию журнала «Юность». Их посмотрел блистательный поэт Олег Чухонцев и деликатно так сказал: «Может быть, и напечатаем. Но подумайте сами. Вы, Александр, можете стать поэтом, но ни вы, ни я в поэзии Брумелями не будем». Валерий Брумель был олимпийским чемпионом, рекордсменом по прыжкам в высоту. Я вышел в отчаянии: как это так? Буду жить и не буду Брумелем? Да зачем тогда идти в Литинститут? Я найду место, где я стану Брумелем!

Как же вы его нашли?

В старших классах я увлекся психологией животных и поступил на биофак пединститута. Но судьбу изменила встреча с Алексеем Леонтьевым, который был деканом факультета психологии МГУ. Поговорив с ним, я вдруг понял, что хочу учиться только у него. Встреча со значимым взрослым — это первый шаг в поисках своего пути. Найди Другого, с кем ты можешь проговорить, пережить свои муки призвания. Того, с кем рядом ты вдруг почувствуешь свои силы и свои слабости тоже. Ведь опираться можно только на то, что сопротивляется.

Что вам хотелось бы еще понять про себя и про мир?

Я обладаю счастьем непонимания себя и непонимания этого мира. И эта загадка будет мучить меня всегда. Поэтому у меня все спереди. Я на любой планете буду оставаться в состоянии прерванного действия, как определила этот феномен Блюма Зейгарник. Мне нравится испытывать счастье незавершенного гештальта.