Юность в 1990-е: откровения читательниц Psychologies

«Новое время буквально стирало моего папу из жизни»

Алина, 47 лет

«Мне становится физически нехорошо, когда вспоминаю это время. Не могу слышать о том, как все было тогда прекрасно и открыто свободе. Конечно, тем, кто жил в парниковых условиях, покупал все в закрытых магазинах, зарабатывал в иностранной валюте, было хорошо. Им не нужно было, как нашей семье, отстаивать длинные очереди за элементарной едой. А потом настали времена, когда и на самые простые продукты просто не хватало.

В силу возраста мы с сестрой многое не осознавали, но сейчас, оглядываясь назад, больно за то, что вынуждена была прожить с нами бабушка, которая прошла еще голодное время войны. Радовались тому, что осталась мука и можно купить капусту, испечь простые пирожки. Папа потерял веру в себя, в то, что он, ученый, кому-то нужен и в состоянии нас элементарно прокормить. Замкнулся в себе, начал пить.

Новое время буквально стирало моего папу из жизни, но это я пойму позже. Потом он заболел, очень скоро его не стало. Мы остались с пятилетней сестрой, мамой и бабушкой. Моя мама вынуждена была вечерами подрабатывать уборщицей. В конце концов ей удалось устроиться помощницей по хозяйству в состоятельную семью.

И нам надо было вчетвером выживать. И когда я иногда приходила в дом, где она работала, на собственной шкуре узнала, что такое социальные классы, которые мы прежде изучали лишь в учебнике истории. На нас смотрели как на прислугу. 

Возвращалась мама поздно, а во дворах был большой шанс нарваться на наркоманов, готовых ради дозы на все. Я очень волновалась за нее, выходила из дома пораньше и ждала у метро, чтобы идти вместе. Женщину тогда могли в любое время схватить, запихнуть в машину. Это произошло с моей подругой. Она была с девочками в кафе, где с ней пытались познакомится, а когда романтические уговоры не удались, подловили у выхода и, приставив нож, увезли в неизвестном направлении.

Надо ли говорить, что никого из насильников не нашли, да и не пытались. Личная жизнь у девушки не сложилась, она так и осталась одна. И я уверена — причина в том, что произошло с ней в юности. В то самое время, которое называют периодом «свободы и надежд». Время, о котором я вспоминаю с содроганием». 

«Мы бросились в круговорот жизни, с ее появившимися новыми возможностями»

Мария, 46 лет

«В тот день я отправилась подавать документы в институт. Еду и вижу колонны танков, военную технику. Вернувшись, рассказала об этом маме, и она сразу включила телевизор, где шло сплошное «Лебединое озеро». Был август 1991 года. Вечером мы собирались с ней уехать из Москвы в Саратов, но опоздали на поезд, застряв в страшной пробке, зажатые бронетехникой.

Все то, что происходило дальше, мое поколение, как мне кажется, воспринимало легче, чем родители. Многих сломило расслоение общества, безработица, появление новых социальных классов и полное изменение правил, к которым привыкли. Мы бросились в круговорот жизни с ее появившимися новыми возможностями.

Перемены совпали с молодостью, когда на все смотришь гораздо бесстрашнее. Кроме того, не могу сказать, что у меня были радостные воспоминания о прежней жизни. Прекрасно помнила, как во времена СССР зимой мы с мамой мерзли на остановках. Автобусы не ходили по графику, их брали буквально штурмом. В магазинах мы вынуждены были стоять в долгих и скучных очередях.

Трудно было ожидать от людей особенной любезности друг к другу и к нам, детям. Многие мои школьные друзья жили, как и мы с мамой, в коммуналке. И часто отношения с соседями были далеко не радужные, в особенности если кто-то имел привычку выпивать. Поэтому наше прошлое я тогда не идеализировала.

Я увлекалась дизайном, модой, фотографией и устроилась в один из журналов помощником стилиста. Получала хорошую по тем временам зарплату, могла помогать маме, ходить в новые, только открывающиеся клубы, на выставки. Мама как-то сказала, что мне повезло со временем: для нее раньше это было невозможно, а теперь слишком поздно. Я ее тогда не понимала. Поняла только сейчас.

Конечно, было время свободы главным образом — для самых активных, тех, кто занимался творчеством или бизнесом. Для первых ослабло цензурное влияние, возникла возможность издавать книги, устраивать выставки, концерты, впервые выехать за рубеж. Для вторых — развивать предпринимательские способности, которые тогда были на уровне поездок «челноков».

Мама подруги ездила в Китай, привозила вещи, которые потом продавали на рынке. Позже из этого вырос торговый бизнес. Для тех, кто по природе своей был расположен к предпринимательству, это оказалось продуктивным временем.

Но очень многие вынуждены были заниматься коммерцией, чтобы выжить, став заложниками ситуации. И счастья им это не принесло.

Прекрасно помню опасности, с которыми были эти годы сопряжены. Тогда в нашем лексиконе возникло слово «рэкет». Мы с друзьями часто катались на роликах в московском Парке Горького — в девяностые это был анклав неформальных тусовок, а совсем не сегодняшнее модное место, по которому ходят хорошо одетые, симпатичные люди.

Помню, как впервые встретилась с группировкой, приехавшей бросить вызов нам, неформалам. Узнать этих ребят можно было сразу — клетчатые широкие штаны и бритая голова. Они назывались «Люберецкие», хотя формально могли быть из любого другого места, и противостояли нам, «роллерам».

Мы старались не ввязываться в бессмысленную драку, но если того требовали обстоятельства, принимали бой. И в этом открытом противостоянии была своя честность — каждый отстаивал свои идеалы. Конечно, это был наш юношеский мини-мир, который отражал все то, что происходило в мире взрослом, где уже серьезные и вооруженные ребята все решали силой. 

Многого из того, с чем мне и моим друзьям пришлось столкнуться, я бы предпочла избежать. Но это было. И мы не позволяли никому и ничему — ни нищете, ни насилию с уличными перестрелками — убить жизнерадостность. Побеждали юношеское любопытство, интерес и желание использовать новые возможности, которые невзирая ни на что дарила жизнь».