Эмма Уотсон: «Я хочу быть одной из многих»

«Это потому, что я и правда была ею, — говорит Эмма Уотсон спустя шестнадцать лет. — С ее перфекционизмом, склонностью поучать и уверенностью в своей правоте. Но кто мог подумать, что я стану ею уже буквально и на столько лет? И кто мог знать, во что это выльется?» Мы сидим в затрапезном мексиканском ресторане в лондонском Кэмдене. Тут нет молекулярных рецептов, элегантных официантов, публики с сумками Hermès и в часах Breguet. Мы едим фахитос с курицей, но, кажется, перца в них больше, чем курицы. А Эмме нравится и непритязательность кухни, и мрачный испанец-бармен, и даже появление у нашего стола 12-летнего мальчика и его сестренки с блокнотом и ручкой, — потому что известно: детям в автографах Эмма никогда не отказывает. «Здесь щадящий автограф-режим, — улыбается Эмма. — Поэтому-то я и хожу сюда и летаю лоукостерами — на борту EasyJet никто на тебя внимания не обращает, ты ведь тут маловероятна». Одета Эмма тоже «маловероятно»: изысканные полуботинки Lanvin весело соседствуют с гольфами в резинку и шедеврами с лос-анджелесского блошиного рынка — черной юбкой с цветочным рисунком и желтым свитером из мохера. То есть она одета и ведет себя как вчерашняя студентка, кем, собственно, и является — недавно закончила Брауновский университет из престижнейшей американской «Лиги плюща» по специальности «английская филология»... Она понимает ход моих мыслей, хмыкает остреньким носиком в веснушках и замечает со своей изумительной иронической застенчивостью: «Да, халапеньо многовато, согласна. Но я хотя бы продемонстрировала вам дихотомию своего существования». Так Эмма Уотсон попала в ловушку своей филологической язвительности, продиктовав мне главный вопрос.

Psychologies: Значит, все-таки вы живете не одну жизнь, а две. Вы не та, за кого себя выдаете, кого мы в вас видим…

Эмма Уотсон: Знаете, люди в обычных житейских ситуациях чаще всего, глядя на меня, произносят одну и ту же фразу: «Это вы?! Девочка из «Гарри Поттера»?!» Ты приходишь в аптеку, а тебе провизор вот это говорит. И не поверите, теперь я наконец нашла, как реагировать достойно: да, говорю, вот за прокладками пришла. Могла бы, конечно, сказать, что на метле за прокладками прилетела. Но не шучу. Потому что пафос, сообщенный моей персоне участием в самой успешной во вселенной франшизе, надо снижать. Лет пять назад я в первый и единственный раз всерьез обиделась на журналиста — не на папарацци или перевирателя моих слов из таблоида, — на них я не обижаюсь. На Уилла Селфа, настоящего журналиста, даже писателя. Если бы он приложил ко мне свой талант сатирика! Так нет же — после интервью он написал, что да, хорошая девушка, трезвомыслящая. Но все случившееся со мной, по Селфу, просто с неба свалилось, просто случилось, как случается ливень. Будто моя жизнь отделена от меня, будто я случайный персонаж в своей собственной жизни. Я обиделась. Но в этом что-то было. Подтверждение моего главного опасения: что я проживу не свою судьбу...

...А ту, которая навязана вам «Поттером»?

Э. У.: Вот именно. Слушайте, я была так наивна! Как я жила лет до восемнадцати? Жесткая дисциплина, работа над восемью — восемью! — фильмами, выпускавшимися один за другим без пауз. Мы жили в каком-то странном пузыре — по преимуществу на студии Leavesden, в бывшем аэроангаре в часе от Лондона. Утром за мной приезжала машина и везла на студию или в школу, а потом на урок танцев, или на урок фехтования, или на йогу, или на гимнастику, или к преподавателю вокала, или к учителю по сценической речи, или к тренеру по верховой езде. А вечером привозила домой. Я даже не понимала, кем я хочу быть. Возможно, актрисой, но не в первую очередь. Дэн и Руперт (актеры Дэниел Рэдклифф и Руперт Гринт, сверстники и коллеги Уотсон по «Гарри Поттеру». — Прим. ред.) — с ними все было ясно, они уже тогда были актерами, родители Дэна и вовсе из этой среды, из театра. А у нас в доме, у папы — я после развода родителей больше с папой жила, — фильмов не смотрели, папа кино не увлекается. Я и в театре-то до десяти лет два раза была — со своим классом. И только когда Поттер-эпопея закончилась и я оказалась в Лос-Анджелесе, мой агент сказал: надо тебе осваиваться в городе, встретиться с людьми. Это был шок. Я совсем не ожидала, какой, оказывается, обладаю силой. Главы студий не уклонялись от встречи со мной! А я удивлялась своей наивности. И испытывала благодарность к родителям — это им удалось удержать меня так близко к земле. Даже когда я собиралась на светские мероприятия, на поттеровские гала-показы, папа оглядывал меня с ног до головы, если бывал дома в момент сборов, и говорил: «Ну ничего. Переживешь». Не знаю, что конкретно это значило. Но интонация была одобрительной, а «переживешь» относилось к тому, что все эти гала — тоже серьезная работа.

Неужели вы не чувствовали обиду на родителей, не чувствовали себя заброшенной? Вы же были единственным ребенком, кого родители не сопровождали на съемках.

Э. У.: Мои папа и мама… Моя ценность определялась тем, могу ли я поддержать беседу за столом, как учусь и что читаю. И поэтому школа у меня всегда была в приоритете. Папа вообще обращался с нами как с маленькими взрослыми. Очень удивлялся, когда в ресторане мы с братом хотели заказать что-нибудь из детского меню. Пожалуй, лет в десять благодаря папе я уже была очень серьезной маленькой женщиной. И потом, я же типичный ребенок из среднего класса. Родители — оба юристы, никаких «старых денег», никакого семейного состояния. Родители были увлечены своими карьерами, младший брат был маленьким, мама не могла оставить его. Было бы странно, если бы они пожертвовали своими жизнями ради моей. И потом, наоборот, это было дисциплинирующим фактором: мне девять, а мне уже настолько доверяют, что отпускают одну. И на мою собственную работу!

Я как раз подумала про деньги. Девочка из среднего класса, никаких «старых денег», становится суперзвездой с огромным состоянием. Как вы это пережили?

Э. У.: Я не очень-то интересовалась тем, сколько у меня денег. Понятно, что у меня было все, что мне было нужно. Я про свое, так сказать, состояние в 18 лет узнала. Папа сказал. Спросил, знаю ли я, сколько у меня денег. Я не знала. Он сказал. Десятки миллионов. Папа был распорядителем моих денег, а когда мне исполнилось 18, заявил: его миссия выполнена, и отныне я сама несу ответственность за свои средства. Мне пришлось окунуться в банковские дела, и выяснилось, что за эти почти 10 лет родители из моих денег не взяли практически ничего… Деньги… Понимаете, если ты никогда не экономил, не нуждался, твой взгляд не искажен. Ты видишь беду яснее. Потому что часто кажется — были б деньги, можно было бы помочь. Но ты, у которого они есть, точно знаешь: деньги не абсолютное средство. А только одно из, и далеко не главное. Поэтому же я не очень их умею ценить. И не особенно интересуюсь, там, одеждой или украшениями. У меня и дорогих-то вещей практически нет. Ноутбук у меня да, дорогой. А остальное… Ведь ко всему прочему, дорогое — оно же для женщин постарше. Даже значительно старше. А я хочу жить в своем возрасте. Быть равной среди сверстников. В конце концов, я имею право, я же из «выживших» — меня не одолела обычно злая судьба «детей-звезд». Ну знаете, феерический взлет — наркотики — болезненное падение в безвестность…

Вы сознательно избегали этой злой судьбы?

Э. У.: Конечно, ведь сколько ужасных прогнозов было на наш счет в прессе: вот трое счастливчиков, выигравших в лотерее жизни, посмотрим-посмотрим, как они выберутся из этого везения! Но я и двигалась… обратным маршрутом. Люди в юности идут к чему-то, а я наоборот — стремилась уйти от чего-то. От Гермионы. Она была плохой стартовой площадкой. Она заслоняла от меня реальность. И поэтому я решила поступать в университет. В Брауне вошла в круг нормальных людей. Причем людей несравнимо более интеллектуально состоятельных, чем я. Я вдруг осознала, как странно я раньше жила, насколько иной могла быть моя жизнь без «Гарри Поттера». Первые два года без него были непростыми. Я приспосабливалась к жизни без съемок, без телохранителей, без Leavesden. Но что я любила в университете, так это то, что никто не относился ко мне как к особенной. Экзамен по латыни — и то, что ты та самая девочка из восьми фильмов про Поттера, не имеет никакого значения! В общем, вошла во вкус. Ну а для красных дорожек меня наряжают щедрые Burberry и Dior…

И вы приводите фэшн-экспертов и публику в восторг, надев вечернее платье Dior на брюки…

Э. У.: Потому что мне 25 и совсем недавно было 20! И вообще-то, моя одежда — джинсы из Topshop и свитера, которые мне дает поносить, скажем, мой бойфренд.

Про бойфрендов тоже придется спросить. Не боитесь стать жертвой «охотников за сокровищами»?

Э. У.: Если вы спрашиваете, разбивали ли мне сердце, то да, разбивали. Дважды. А я давала пощечину. Маленькая была, детский поступок. Больше никогда.

На самом деле я хочу спросить… вы просто влюбляетесь или все-таки выбираете? Обычной-то женщине нечего терять, а вам есть что.

Э. У.: Моя первая любовь — мой однокурсник по Оксфорду, когда я год была там вольнослушателем. Второй — коллега по фильму «Хорошо быть тихоней», третий — тоже знакомый по Оксфорду. Так или иначе они возникали из дружеской среды, где все равны. Где я была одной из многих. Я не могу представить отношений без равенства. Вообще не могу представить себе жизнь без равенства. Может быть, только поэтому я и согласилась стать Послом доброй воли миссии ООН «Женщины»…

А что плохого в превосходстве? Ведь Посол доброй воли ООН явно выше по положению, чем те женщины, на школы для дочек которых вы отчаянно собирали средства…

Э. У.: Знаете, есть такой синдром самозванца. Это когда кажется, что все, что у тебя есть, ты получил незаслуженно. Что ты тот марктвеновский нищий, который так похож на короля, что вполне способен подменить того на троне. Правда, государственной печатью орехи может начать колоть... И вот ты боишься, как бы не сделать неверный шаг, как бы не начать колоть орехи тем, что окажется государственной печатью. Что тебя разоблачат… Мне Дьябло Коуди говорила: когда она, вчерашняя стриптизерша-блогерша, получила «Оскара» за сценарий «Джуно», ее долго не покидал страх, что весь этот голливудский фурор на самом деле происходит не с ней, что ее принимают за кого-то другого. Я тоже много лет переживала это чувство. Правда, Коуди тогда закончила рассказ так: «Меня утешало только то, что все вокруг тоже, скорее всего, двойники»… А вот меня эта блестящая мысль, увы, не посещала. Поэтому я и пытаюсь найти свое место.

В этот самый момент к нам и подходят брат с сестрой за автографом. Девочка опасливо протягивает блокнот и ручку к коленям Эммы. Эмма послушно берет их и что-то пишет в блокноте. «Знаете, раньше я писала перед автографом как бы от лица Гермионы: «Верь в волшебство». А теперь просто: «С любовью, Эмма».