О чем рассказывается в подкасте
Подкаст «Дочь разбойника» ведет журналистка Настя Красильникова — по ее словам, проект рассказывает о правах женщин и о том, как они добиваются справедливости. В разных выпусках подкаста речь шла как о детях и подростках, столкнувшихся с сексуализированным насилием в школах или летних лагерях, так и о глобальных социальных проблемах — например, об отношении общества к проблеме харассмента и виктимблеймингу.
, ставший спин-оффом проекта и получивший название «После школы», рассказывает о случае в одном из московских учебных заведений, о котором СМИ сообщали еще в 2016 году. Тогда ученики 57-й школы открыто рассказали о харассменте и домогательствах со стороны преподавателя истории Бориса Меерсона. Как пишут медиа, мужчина неоднократно прибегал к сексуализированному насилию в отношении несовершеннолетних — в 2017 году было известно как минимум о семи случаях такого поведения.
Истории о домогательствах со стороны Меерсона тогда активно обсуждались в соцсетях, а некоторыми из них делились и сами пострадавшие. Так, одна из девушек рассказала о школьном пикнике, после которого учитель вступил в половую связь с несовершеннолетней. «Борис Маркович сел к ней на кровать и начал при мне гладить ее по оголенной спине, пришлепнул по ягодицам. В какой-то момент я осознала, что больше не могу здесь находиться, не могу на это смотреть, мне практически физически плохо. Еле слышно шепча: „Нет, нет, нет“, я выбежала из комнаты», — ее слова издание Medialeaks. Когда школьница вернулась обратно в комнату, она услышала, как мужчина занимался сексом с выпускницей.
«После школы», как отмечает Настя Красильникова, — первая полноценная попытка журналистского расследования случаев насилия в 57-й школе. Его героями стали сами бывшие школьники, которые рассказали об опыте общения как с Меерсоном, так и с директором учебного заведения, которого также обвиняли в харассменте. Оба мужчины избежали наказания, а их жертвам приходится жить с травмой, на осознание которой потребовалось время и ресурсы. Будучи детьми, они, как сами признаются в «После школы», попросту не сумели распознать и понять, что то, что с ними происходит, — не просто лестное внимание взрослого, а настоящее насилие.
Почему людям тяжело говорить о пережитом насилии
Почему мы говорим о пережитом насилии только спустя время
Бывает, что когда происходит травмирующее событие, у нас оказывается недостаточно ресурсов, жизненного опыта и поддержки, чтобы адекватно оценить и «переварить» его. Тогда травма, как чрезмерная психическая нагрузка, встраивается «криво», как «непереваренный» опыт — и все, что ложится на нее сверху, тоже лежит криво. Такая непроработанная травма фонит как радиоактивный элемент, отравляя жизнь.
Часто сразу после травмы человек находится в состоянии аффекта или диссоциации — так срабатывают психические защиты, чтобы снизить интенсивность острого переживания.
В диссоциации человек как бы вытесняет из сознания непереносимое переживание, которое, конечно, от этого никуда не исчезает из психики, а тем более из тела
Возможность вернуться к травмирующему событию может появиться сильно позже. Проговаривание и проживание травмы, возврат к ситуации из другой точки своей жизни, когда появляется больше опыта, больше ресурсов, осознанности, сил и поддержки, — чрезвычайно важны. Это помогает «переварить» травму и встроить уже более здоровым способом.
Если травма не была интегрирована в опыт, повышается риск ретравматизации, то есть попадания в похожую ситуацию в будущем. Также растет и риск психосоматических симптомов, трудностей в коммуникации, депрессии и других проявлений КПТСР — комплексного пост-травматического расстройства.
Почему подростки не могут распознать насилие
Дети и подростки испытывают трудности с оценкой происходящего, если:
с ними никто не говорит про насилие,
у них нет доверительного контакта с родителями или значимыми взрослыми;
в образовательных учреждениях нет сексуального просвещения или оно происходит поверхностно.
Подростки психологически находятся в особенно уязвимом положении, потому что они как будто уже не дети, но, конечно, еще не взрослые: неизвестности очень много, а опыта — слишком мало.
Поэтому помочь могли бы доверительные отношения с родителями. Понимание собственных границ, в том числе телесных, знания о возрасте согласия, об активном информированном согласии. Понимание, что является нормой, а что — нет. Но, честно говоря, даже взрослому человеку бывает сложно распознать: то, что сейчас со мной происходит, это уже насилие или еще нормально? Особенно, если партнер является значимой или властной фигурой.
